Мо Янь - Сорок одна хлопушка

— Ну вот не надо так говорить, ругалась ты по делу, ругалась крепко. Если разгневалась, то тебе не следует просить прощения, это я…

Мать взяла у меня свиную голову и подмигнула:

— Ну чего стоишь, как остолоп? Помоги отцу нести вещи и пошли домой!

Свирепо глянув на меня, она повернулась и пошла к дверям. Старинные двери заскрипели пружинами, белоснежная свиная голова мелькнула и исчезла. Я слышал, как, открывая двери, мать в сердцах выругалась:

— Проклятущие двери…

Я одним прыжком подскочил к отцу и ухватился за набитую холстинную сумку. Отец взялся за наплечные ремни сумки и посмотрел мне в глаза:

— Сяотун, возвращайся с матерью домой и живите счастливо, я не хочу быть вам обузой…

— Нет, — потянул я к себе сумку, — пап, я хочу, чтобы ты вернулся!

— Отпусти, — строго сказал отец, но выражение лица тотчас сделалось унылым. — Человеку честь, что дереву кора, сынок. Хоть и опустился до такого положения, но я всё же мужчина, мать твоя верно сказала, добрый конь на старый выпас не возвращается…

— Но ведь мать уже извинилась перед тобой…

Отец был мрачен.

— Знаешь, сынок, человеку страшно, когда ранят душу, дереву страшно, когда повредят корни… — С небольшим усилием отец вырвал сумку у меня из рук, потом махнул рукой в сторону дверей. — Иди давай, слушайся мать и будь почтительным сыном…

Глаза тотчас стали полны слёз, и я всхлипнул:

— Пап, мы правда тебе не нужны?..

У отца тоже навернулись слёзы:

— Нет, сынок, дело не в этом, ты же умница, должен всё понимать…

— Нет, я не понимаю!

— Ступай, — отрезал отец. — Ступай, не надо докучать мне! — Он подхватил сумку, поставил на ноги Цзяоцзяо. оглянулся по сторонам, будто подыскивая место поспокойнее. Окружающие с любопытством посматривали на нас, а отец, не обращая ни на кого внимания, взял Цзяоцзяо под мышку и перебрался на разбитую скамейку у окна. Перед тем, как сесть, он уставился на меня, вращая глазами, и сердито рыкнул: — Ты ещё здесь?!

Я опасливо отступил на шаг. На моей памяти отец никогда ещё так злобно не обращался со мной. Я обернулся к большим дверям в надежде, что смогу получить оттуда указание от матери, но двери были закрыты в полном равнодушии, лишь через щель задувал ветер, который нёс маленькие снежинки.

Из боковой комнаты зала ожидания вышла женщина средних лет в синей форме, фуражке, с красным мегафоном в руке и выкрикнула:

— Проверка билетов, проверка билетов, пассажиры поезда 384 на Дунбэй в очередь для проверки билетов!

Вокруг все вскочили, закинули на плечи малые и большие узлы и, как пчелиный рой, столпились у окошка регистрации. Двое пивших водку скоренько допили остатки, доели все свиные уши на газете и, вытирая жирные губы и сыто порыгивая, вперевалочку направились к окошку. Отец с Цзяоцзяо на руках пристроился за этими двумя пахнущими водкой приятелями.

Я не отрывал глаз от фигуры отца в надежде, что он обернётся и посмотрит на меня. В душе по-прежнему таилось несбыточное, я не верил, что отец может вот так окончательно расстаться с нами и уйти. Но он так и не обернулся, его замызганное старое пальто поблёскивало на спине, словно обледенелая стена у дома мясника. Лишь сидевшая у него на руках Цзяоцзяо выглядывала из-за плеча и тайком смотрела на меня. Калитка от окошка на платформу была ещё закрыта, около неё, скрестив руки на груди, молча стояла та женщина в форме.

Издалека донеслось громыхание поезда, пол под ногами задрожал. Когда раздался свисток, я увидел через стальное заграждение, как на станцию вползает старинный паровоз с составом, варварски изрыгая густые клубы чёрного дыма.

Женщина в форме открыла калитку и стала проверять билеты. Толпа повалила вперёд, как с трудом проходит в горло плохо прожёванное мясо. В одно мгновение перед контролёром очутился и отец. Я понимал: это всё, сейчас он пройдёт через калитку и навсегда исчезнет из моей жизни.

Когда отец передавал контролёру мятый билет, я встал метрах в пяти от него и закричал, что есть мочи:

— Пап!

Отец дёрнул плечами, словно в спину ему угодила пуля. Со стороны калитки налетел порыв северного ветра, несущего снежинки, и закружил вокруг него, будто вокруг засохшего дерева.

Контролёр смерила отца подозрительным взглядом, затем со странным выражением оглядела и меня. Прищурившись, она вертела поданный отцом билет и так и сяк, словно поддельный.

Вспоминая потом об этом, я не мог припомнить, каким образом мать очутилась передо мной, а отец сзади. В левой руке она по-прежнему держала белую с красными потёками свиную голову, а правую выставила вперёд, точно важная персона, свободно вещающая о важных делах, указывая на ослепительно сверкающую спину отца. Не знаю также, когда мать успела расстегнуть пуговицы голубой вельветовой куртки, из-под которой виднелся ярко-красный, как раскалённый уголь, свитер из синтетики с высоким воротником. Мать походила на некую героиню и до сих пор ярко остаётся такой в моей памяти, и стоит вспомнить об этом, грудь полнится самыми разными чувствами. Тыча пальцем в спину отца, мать разразилась визгливыми ругательствами: