Аркадий Тигай - Поцелуй бабочки

— Эх, идальго, испортил песню!.. — вздохнул я.

Две запеленатые в хиджабы барышни прошествовали мимо, лопоча по-своему. Вдоль ящиков прошли, брезгливо огибая идальго, но разговор не прекратили — все равно никто не понимает. Следом с ревом пронеслась стая разнузданных байкеров, идальго глазом не повел, продолжая внимательно изучать какую-то тряпку. Потом вернул тряпку на место и продолжил путь. Стук каблуков удалился за поворот.

«Сплошное огорчение» — как говаривал друг моей юности Юра Штанько, провожая взглядом незнакомую красотку.

Виртуальные штормы, о которых нам сообщал «навтекс», переместились от мыса Галисия к Сент-Висенту, и мы двинулись в Португалию.

Бр! бр! бр!.. Какая гадость — туман в океане!

В Лиссабоне закончилось фирменное масло для моей драгоценной «вольво». Прихватив использованную канистру как образец, я поплелся на берег и долго шатался по раскаленным пыльным улочкам, от одной заправки к другой. Заправщики разглядывали маркировку на канистре и отрицательно качали головами.

Возвращаясь, на бонах наткнулся на жуликоватого вида толстячка и разговорился. Так бывает — встретились взглядами, как будто обменялись верительными грамотами, и через пару минут уже товарищи. Имя, которым назвался мой новый друг, я услышал как Маркус. На бонах Маркус оказался потому, что имел непутевого сына, который, возвращаясь из яхтенного похода, вырубил телефон. Любящий отец волновался и три дня подряд приезжал в гавань встречать. От сына же ни слуху ни духу. Маркус пожаловался на сына, я на отсутствие машинного масла — обоим стало немного легче, тем более что английский у нас с Маркусом был примерно одного уровня, что тоже сближает. О вольвовском масле Маркус сказал: «Ноу проблем» — и, поманив меня пальчиком, пошел на выход из марины. Я побежал следом.

Новый друг оказался не трепач — за воротами его поджидал новенький красный «порше».

Ничего себе!

Маркус сказал, чтобы я пристегнулся, нажал на педаль, и мы понеслись по улицам Лиссабона со скоростью ветра. Остановившись у заправки с надписью «Вольво», Маркус опустил стекло и поманил заправщика пальцем. Пожилой заправщик подпорхнул, как молодая козочка, угодливо изгибаясь, и они затарахтели. В результате выяснилось, что фирменного вольвовского масла в Лиссабоне вообще нет. Ближайшее место — Гибралтар. При слове «Гибралтар» Маркуша одобрительно закивал и воскликнул: «О!»

Неудача с маслом его нисколько не обескуражила — в запасе у моего нового приятеля было много других ценных предложений. Он сказал: «О’кей!» — и потащил меня на мою же яхту. Там потребовал карту и, отмечая этапы будущего пути «Дафнии», начал осыпать советами и напутствиями (к слову сказать, ни один из них не оказался бесполезным — Средиземноморье Маркус знал как свои пять пальцев).

Прощаясь, Маркус последний раз бросил взгляд в сторону моря, откуда ожидал появления сына, сплюнул в воду, сказал: «Янг данке» — и испарился. «Янг» — я понял — молодой, а «данке» — спросил у президента, вернувшись на «Дафнию». Президент порылся в словаре и перевел: осел. Вместе получилось: молодой осел.

«Полезное слово для воспитания сыновей», — подумал я.

Перед тем как покинуть Португалию, шатался по бонам, разглядывая яхты, и наткнулся на знакомый силуэт — наш родной советский минитонник «Нева» среди фирменных посудин. Выглядит скромно, но видно, что в хороших руках — концы не болтаются, на лебедках чехлы, новый румпель.

К «Невам» у меня особое отношение — я знал их конструктора, Игоря Сиденко, еще в тот период, когда он, после постройки двух головных лодок, самонадеянно рассуждал о массовом производстве, о национальном классе, о всесоюзных гонках… В далеком восьмидесятом эти разговоры мне казались чистой маниловщиной. Игорю я не возражал, но про себя снисходительно похлопывал по плечу, говоря: «Знал бы ты, сынок, что такое массовое производство в нашей стране и сколько тебе предстоит еще дерьма и унижений на этом бесславном пути». Плохо же я знал Игоря.

По всем законам советской жизни Сиденко как яхтенный конструктор не должен был состояться — уж очень он не вписывался в застойные регламенты. Худой, длинноволосый, в очках под Джона Леннона, одетый в живописные лохмотья, с противогазной сумкой через плечо… Плюс тяжелый, конфликтный характер, плюс амбиции, плюс комплексы, плюс воинственное западничество. Само собой, гитара, рок и диссидентские выставки, из-за которых в свое время Игорь чуть не загремел из «корабелки».