Аркадий Тигай - Поцелуй бабочки

Что подумал о нас подданный британской короны?.. Когда «боинг» взлетел и восстановилась тишина, на месте англичанина дымился лишь окурок сигары.

Вечером какие-то американцы устроили пати (пьянку по-нашему) прямо на бонах. Мне с президентом тоже совали разовые стаканчики с копеечным вином из бумажных пакетов, но мы вежливо отказались. А мистер Хиггинс, с покрасневшим носом, в обнимку с Лошадкой, керосинил как сапожник. Напился и перестал быть похожим на героя Бернарда Шоу.

— Гуд найт!

В штилевой тишине, на утренней зорьке зашли в Альмери-Мар — одну из самых больших марин на Средиземном море. На стоянках, в лабиринтах искусственных бухт, покоилось больше тысячи яхт: все европейские флаги, без числа американских… поскрипывая кранцами, возле офиса стоял тяжелый двухмачтовый австралиец.

«Неужели в таком „Вавилоне“ не найдется хоть одной русской посудины?» — подумал я.

Покупая в офисе плацкарту на стоянку, спросил у клерка.

— Рашен бот? — пожал плечами клерк и открыл канцелярскую книгу.

Пошелестел страницами, озабоченно помычал в кулак и выдал информацию: на стоянке номер 542 уже несколько месяцев стоит яхта, принадлежащая русскому гражданину по имени Максим — первый русский яхтсмен за три месяца плавания!

Утро ушло на стояночные хлопоты: стирка, просушка, покупка продуктов… К полудню воздух раскалился до сорока градусов в тени и жизнь в марине замерла. Магазины закрылись, на ремзоне прекратился душераздирающий визг пилы — началась сиеста. Обнаженный президент, грустный, лежал на койке и мечтал о питерском дождике. На предложение сходит к соотечественнику отрицательно покачал головой.

— Зачем?

— Познакомиться.

— Зачем?

— Поболтать. Ностальгию смягчить.

— Нет, — слабо сказал президент. — В таком климате с ностальгией бороться бесполезно.

Пятьсот сорок вторую стоянку я нашел в дальнем углу марины. На стоянке, кормой к бону, стоял величественный шестидесятифутовый «Свон» (одна из самых дорогих серийных яхт). Люки задраены, но из бокового шпигата течет вода охлаждения кондиционера, значит, хозяин на месте. На палубе, в тени навеса с золоченой бахромой, лениво развалившись, дремлет сиамский кот.

Я прикинул, во сколько мог обойтись соотечественнику этот плавучий дворец — получилось никак не меньше двух миллионов долларов.

«Ничего себе Максимка», — подумал я и уже собрался было деликатно постучать по тиковому трапу, но сдержался, пытаясь представить себе человека, выложившего за яхту два миллиона.

В воображении нарисовался гладенький «новый русский», почему-то в золотых очках и с выражением притворной озабоченности на лице, которую наши раздобревшие братки любят напускать на себя, занимаясь любимым делом — хвастовством.

«О чем я буду с ним говорить? О нефтяных полях? О курсах акций на Токийской бирже?» И сам себе ответил: «Чепуха! Какая, к черту, Токийская биржа? Не может серьезный предприниматель позволить себе несколько месяцев оттягиваться вдали от дел. Скорее всего, свиснул Максимка где-то свои миллионы — теперь скрывается на яхте, чтобы не светиться в отелях…»

Неизвестный мне Максим отдыхал в сказочных чертогах «Свона», не подозревая, что в двух шагах стоит соотечественник и взращивает в душе гроздья социального гнева.

«Вот так они в семнадцатом году и просрали Россию, — негодовал я. — „Новые русские“ — это ведь, в сущности, хорошо забытые „старые“. Такие же беспечные ворюги!» — Развернулся и ушел.

Шел по спящей марине и ругал себя: «…Почему обязательно „ворюга“, а может, Максимка — отечественный Билл Гейтс? Может, он изобрел „Майкрософт“ или дирижирует оркестром Большого театра и получает праведные миллионы?.. Может, хозяин „Свона“ благороднейший человек, жертвующий деньги на приюты для сирот, а я в своем бедняцком высокомерии готов навешать на него всех собак. Нехорошо!» — пристыдил я себя.

Развернулся и снова поковылял к стоянке 542.

Подошел, поднял глаза на «Свон», на золоченые фенечки, висящие под навесом (бимини), на табличку с перечеркнутым женским каблуком, запрещающую ступать на тиковую палубу в туфлях, и до боли знакомые силуэты новорусских теремов с их башенками, арочками и непременно стрижеными газонами проступили сквозь благородные обводы «Свона».

«Нет, не изобрел Максимка „Майкрософт“, не жертвует деньги сиротам», — решил я.

Решил и уже окончательно ушел к себе на старушку «Дафнию» с неприятным осадком на душе.