Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

Я пытал Елену, добывая сведения про ее брата. Она была в здравом уме и твердой памяти и рассказывала, откровенно и охотно — скучно же было сидеть одной, а тут я заглянул развлечь старушку. Ее беда была еще и в том, что какие-то из гостей не могли дождаться, пока она доковыляет на своих ходунках до двери — и, прождав после звонка пару минут, уходили. Отпирает она дверь, через пять минут — а там никого. Как люди жили без мобильных? Непонятно совершенно.

Я ее всегда дожидался.

Да, так Лолита, Лолита…

Откуда ж это всё взялось-то? Из пальца высосал писатель этот сюжет? Так бывает разве? Эхехе…

Мне это хотелось выпытать у сестры. Но сначала, усыпляя ее бдительность, я ее расспрашивал вообще про жизнь. Она отвечала:

— Мы все вместе уехали в 1919-м. Мать вывезла ожерелье жемчужное, которое дало нам много денег — мы довольно долго на них жили. Сперва — в Лондоне. Там я ходила в английскую (она ставила ударение на первом слоге — английскую. — ИС) школу. Потом мы, как известно, жили в Берлине. Я там ходила в русскую эмигрантскую школу. Мой отец стал редактором газеты «Руль». А затем произошло ужасное несчастье, когда отец был убит, — ну, вы всё это знаете… После случая с моим отцом — это понятно, да? — в 1923-м мы двинулись в Прагу, потому что чешское правительство тогда чрезвычайно щедро помогало русским эмигрантам. По-видимому, это связано с мятежом чехословацкого корпуса в Сибири. Чехи как бы предали Колчака и хотели себя как-то реабилитировать. И это у них получилось замечательно. Пятнадцать лет они помогали русским эмигрантам! Давали субсидии, одежду, бесплатное обучение — и в школах, и в университете. Жили мы там неплохо… Пожалуй, мы простили чехов.

Я была замужем два раза. Оба они — русские, офицеры. Второй мой муж — Всеволод Вячеславович Сикорский, с ним я познакомилась в Праге — был штабс-капитан, артиллерист. Когда Красная Армия их победила, они выехали. Сикорский кончил в Праге русский юридический факультет. А после окончания работал кассиром в эмигрантской кооперативной лавке. Собственно, я там его первый раз и увидела. Потом мы встретились случайно в дешевом русском ресторане «Огонек», туда все наши ходили.

Почему он не работал юристом? Дело в том, что в русском университете учили старые русские законы. Мы много лет думали, что через пару лет большевики кончатся, в России наведут порядок, весь свод законов Российской империи восстановится, мы вернемся домой и заживем прежней жизнью…

А я закончила философский, но учила там в основном славянские литературы, в том числе и русскую. Закончила — и тоже работала в магазине, продавщицей. Было страшно: я безумно боялась просчитаться! А после устроилась в университетской библиотеке, это в Праге. Потом нашлось место в библиотеке ООН здесь, в Женеве — я говорю на пяти языках, это им понравилось, — и мы сюда переехали в 1939-м.

Как же им повезло — успели сбежать от немцев, от их войны, в нейтральную страну!

— Муж не работал, сидел с сыном. Он по новой профессии переводчик… Как сказать — simultanee?

— По-русски это будет — синхронный, — подсказал я и дальше плавно перевел разговор на главное, на глубинный смысл образа Лолиты. Елена рассказывала:

— Мой брат был очень красивый молодой человек, такой элегантный. Мы были с ним страшно дружны! Правда, в Петербурге мы почти не общались! Жили на разных этажах и виделись только за завтраком и обедом. А подружились страшно, когда оказались в Крыму. Мне — 13, ему — 19. Мы часами были вместе… Он меня научил…

И вот тут случилась длинная пауза. Елена, наверно, вспоминала то лето — а это не так просто, когда почти век с тех пор прошел. Пока она молчала, я вдруг поймал себя на престранной мысли… Я в эту паузу был просто этой мыслью — с кого срисована Лолита — ударен! При чем тут это? При том, что Елена в 1919-м году в Крыму была привлекательной нимфеткой — иначе, подумайте головой, с какой бы стати взрослый парень стал возиться с такой пигалицей? Это единственно возможное объяснение — она была нимфеткой… Но — недоступной, запретной, так же, как и Лолита из книжки, и даже еще больше — родная сестра все-таки. Нет смысла вслед за Набоковым повторять его (заведомо ложные) измышления про то, что сюжет он взял из головы и только из нее одной. Не, ну если и так, то в голову-то как залетела эта криминальная идея?

Я представляю себе, причем с необычайной легкостью, как это мучило его. Видение девочки, которая смотрит на него влюбленными глазами (какими же еще она могла смотреть на старшего брата, красота которого ей помнилась и через 80 лет?) — но никогда, ни-ког-да не будет ему принадлежать? Или будет — это я про набоковский роман «Ада», описывающий плотскую любовь брата и сестры.