Игорь Свинаренко - Тайна исповеди

— Плохи твои дела, старая ведьма, — сказал переводчик. — Чувствую, шлепнут тебя. Ну так сама виновата.

Бабка всё поняла и сделала последнюю попытку: после всех рыданий и вырывания с головы волос, и причитаний она хлопнула себя по лбу, вспомнила самое главное — и воскликнула:

— Та вiн же не мiй син! Це ж не мiй син!

— Що ти брешеш!

— Тю, коли це я брехала? Нехай он люди скажуть.

Привели людей, то бишь соседей, те стали сотрудничать с фашистами и охотно дали показания: Марьин Иван точно воюет, в Красной Армии, но он зато не жид, не москаль и не комиссар, а рядовой, даром что партийный. А Володька — сын Ивана от первой жены, давно покойной, да не сам ли он ее, кстати, и грохнул? Парень горячий, с посттравматическим синдромом, после Гражданской-то и после службы в губчека ему под руку лучше не попадаться…

Короче, получился красивый такой happy end: кровавые немецко-фашистские захватчики выпустили многодетную мать под подписку. Володька сбежал в Мелитополь, а когда немцев из Макеевки выгнали, вернулся из бегов целый и невредимый. А его уже обыскались военкоматовские, думали, косит от армии, — но быстро разобрались и вместо концлагеря отправили парня в учебку. И это было щастьем: кого призвали сразу после освобождения города, тех кинули в ополчение, на передовую, и скоро все эти «серые пиджаки», как их называли, поименно были упомянуты в похоронках.

Володька отправлялся в армию в глубокой депрессии. Когда соседи стали ему рассказывать подробности про арест мачехи, он удивился: какой такой мачехи? А ты что, большой мальчик и не знал? Он пошел к Марье, та призналась, винилась, что как-то всё недосуг было рассказать, тем более что история с гибелью родной матери была так не очень ясная…

Володька огорчился до слез. Он попрекал мать — называл ее так по-прежнему, как привык. Как и раньше, он к ней обращался на «вы», так у них было заведено. С фронта он слал ей треугольниками максимально теплые письма, которые только мог сочинить. Но до самой смерти попрекал ее, непонятно в шутку ли, тем, что она от него оказалась:

— Я ж не твiй син, — и дальше продолжал по-русски: — Ты меня предала, так получается…

— А что мне оставалось делать? У меня ж было еще трое детей. А если б меня расстреляли? Что б с ними было? А так, он глянь, я просто спасла Колю (это, кстати, мой отец) и Леню, и Раю.

По-русски она говорила, только когда что-то было не так, ну казенные какие-то беседы, с чужими; а когда свои, то зачем же по-русски с ними? К чему людей обижать? (С переводчиком в гестапо она заговорила под конец по-украински просто от нервов, забывшись и потеряв над собой контроль, как радистка Кэт).

Разговоры с Володькой про то, что она от него отказалась, были как бы продолжением дачи показаний, шла вроде та же тема отношений с правоохранительными органами, которые все — фашистские, коммунистические или белогвардейские — были, что так, что этак, репрессивными. Белых она замечательно помнила, на ее девичьих глазах казаки пороли нагайками так называемых красножопых, аж шкура слезала со спин и с этих самых жоп. А насчет НКВД она иногда подумывала, что вряд ли б ее отпустили так легко за детскую кражу шоколада — не говоря уж про винтовку.

Кстати, история с фарцой немцам пошла на пользу: они сделали выводы, приняли меры, подтянули дисциплинку. Часовые после того случая уж не бросали склады на произвол судьбы — а то ж, бывало, пили чай в караулке по 15 минут кряду. Улучшилось и снабжение бойцов вермахта бахчевыми культурами: то все военные арбузы разворовывались, а как поставили по краям поля виселицы — даром что пустые, — воровство прекратилось. А то немцы поначалу расслабились как-то… Думали, что у нас везде так же, как у них там в Европе. А у нас вам тут не Европа никакая.

Действительную службу Володька отбывал на войне, в артиллерии. Что у них там было и как, Бог весть. Остались какие-то его письма того времени, но чего там тогда можно было написать? Так, только изредка попадались бессмертные строки:

«… Мама ты пишеш Леня спрашивает с какой я пушки стреляю, пушка моя не очень завидная, противотанковое орудие 57 мм. Папа должен знать, что это за орудие, вчерашний день отбивали контратаку пехоты противника. Мама час победы близок, так что, в скором времени, ждите нас победителями домой. Иду на выполнение боевого задания».

Леня — это самый меньший брат, про которого уже была речь.

Или так:

«… я дал клятву что в 1945 г. буду бить фрицев еще крепче. Сейчас пока стоим в обороне открыт счет мести фрицам. 2/1-45 г. я убил одного фрица и сегодня одного, в общем на моем счету уже есть два гада, 1945 год только начался.