Владимир Богомолов - Особое задание [Повести и рассказы]

— Да он ничего такого не говорил, — сказал Миша, увидев, что Сергей Иванович, закончив речь, неторопливо достает трубку и кисет. — Привет просил отцу передать, в гости приглашал.

— Во-во, — задымил едким зельем и закашлялся конюх. — Поначалу приветы, гостевания, а потом, гляди, и свою кадетскую пропаганду зачнет.

— Да нет, у меня папка большевик, — с гордостью за отца сказал мальчик, — Он, если кто против Советской власти говорит, враз на место ставит.

— А еще лучше, Мишка, ставить бы их к стенке, — как большую личную тайну доверил старый партизан мальчику свое твердое убеждение. — Воздух был бы чище, да держава крепче.

Каким бы решительным в своих суждениях ни был Сергей Иванович, но Миша к нему прикипел сердцем. У него не было другого более любимого занятия, чем пропадать на конюшне.

Май, прогромыхав грозами, ушел за горизонт. На смену ему пришел жаркий июнь. Даже по утрам в воздухе не чувствовалось свежести. С востока, как из печи, потянуло горячим ветром. В эти душные ночи со сполохами в полнеба гонял Сергей Иванович колхозный табун за Себереченскую балку. Вместе с ним неизменно ездил в ночное Миша и его новый приятель Ванюшка Миронов. Буквально через день после приезда он прибежал ни свет ни заря на конюшню и сразу же заметил новичка. Смело подошел к нему, протянул руку:

— Будем знакомы. Я — Миронов Ванюшка. А ты наш сосед, Романов Миша? Мне отец говорил. Велел тебя оберегать от задир.

Ваня был старше Миши всего на год, но выглядел богатырем по сравнению с щуплым, скуластым новоселом. И эта разница в телосложении сразу сделала Миронова покровителем Романова.

С тех пор они почти ежедневно вместе ходили на конюшню, водили коней на водопой, гоняли купаться в пруд за плотину.

Отец, возвращаясь поздно вечером из правления, с фермы или с поля, с радостью отмечал, что сын крепнет час от часу. Успел уже загореть и, хоть ребра все еще проступали сквозь кожу, выше локтя появились заметные бугорки мышц. Улыбался Зиновий Афиногенович, видя, как поправляются девочки, как светлеет лицом его Анна. Хотя жить было нелегко, но она не роптала. В хате ей охотно помогали Тамара с Валей. Они и накормят младших, и уборку сделают, и корову пригонят из стада, и подоят ее.

Анна Максимовна ходила в огородную бригаду. Одному Мише вроде не находилось постоянной работы. Но и он не отлынивал от домашних дел. То, разбуженный отцом чуть свет, отпилит чурбан от лежавших во дворе бревен, то кизяков принесет от коровника, то курам проса насыплет, воду сменит в корыте. Но большую часть дня пропадал среди лошадей, куда повадились ходить и его одногодки, два Миши. Теперь их в хуторе часто видели вчетвером. Уезжая в ночное, друзья непременно захватывали кроме картошки, соли и хлеба какую-нибудь книжку. Читали ее по очереди до тех пор, пока не истлевали последние головешки в костре или сон не клонил их головы на жесткую попону… Однажды Иван принес пухлую, уже порядком зачитанную книжку. В ожидании команды Сергея Ивановича гнать табун к пруду они присели в тени навеса, и Ваня принялся читать первые страницы негромким глуховатым голосом. Никто не заметил, когда осталась перелистнутой третья страница, пошла пятая, десятая, а они сидели, словно заколдованные. Жизнь незнакомой доселе украинского хлопца Павки Корчагин так захватила и взволновала казачат, чтб они не заметили, как Сергей Иванович остановился за столбом, чтобы подать ребятай команду: по коням! Да и. застыл с погасшей трубкой под прокуренными усами.

Так продолжалось до тех пор, пока Захаров не раскрыл ворота и лошади топаньем копыт и ржанием не вернули ребят к действительности. Тут они увидели Сергея Ивановича и, думая, что он только сейчас подошел к навесу, смутились, вскочили.

— Это кто же пропечатал так, не Шолохов ли? — спросил конюх, вынимая трубку изо рта.

— Нет, — ответил за всех Миронов. — Островский.

— Скажи на милость, — простодушно удивился старый кавалерист. — Неужто еще кто так может писать, как Шолохов?

Ребятам не хотелось разрушить святую наивность конюха, и они, как могли, объяснили ему, что, конечно, Шолохов — самый лучший писатель, но в Советском Союзе есть и другие хорошие писатели. Гайдар, например, Катаев, Лев Кассиль.

— А теперь еще и этот Островский? — спросил Сергей Иванович.

— Он умер в тридцать шестом году, — печально сказал Миронов. — Вот тут его портрет и про него написано.

Конюх взял книжку, открыл ее, отнес подальше от глаз и долго смотрел на худое молодое лицо комбрига с орденом Ленина на кавалерийской гимнастерке. Потом крепко зажмурился, крякнул и попросил: