— Именно таким я представляла вас.
Кустистые брови гостя вскинулись.
— Я же предупреждала тебя, Фрэд: Маша очень непосредственная, — ласково сказала хозяйка, касаясь локтя Угрюмова. — У нее что на уме, то и на языке. Не смущайтесь, милочка.
— Нам будет приятно, — заговорил гость, вкладывая в интонацию всю возможную душевную теплоту, — если вы подарите свой вечер нашему маленькому обществу.
Маша вскинула на него удивленные глаза. В них без труда проглядывались радость и настороженность: неужели он не уловил ее волнения, не того, о котором говорит хозяйка, присущего всякой, в меру воспитанной девице, а волнения, идущего от ощущения встречи с тем ловким и сильным врагом, каким представили его в отделе. Впрочем, может быть, она ошибается, и стоящий перед ней не Финстер. То, что он не имеет отношения к паровозам (ни на лице, ни на руках нет следов въевшейся угольной пыли), ей стало ясно с момента рукопожатия. Но этот факт не дает ей права считать его главным лицом готовящегося мятежа.
Видя ее замешательство, Федор Федорович легко переключился на тон старших, умудренных опытом мужчин, которым они обычно разговаривают со смазливыми, но недалекими девушками:
— Неужели вы уже обещали его другому счастливцу? Кто он, если не секрет, конечно?
— Фрэд, оставь, пожалуйста, этот тон для своих… — Хозяйка замешкалась на секунду и закончила просьбу весьма своеобразно: — Безбилетных пассажирок. Машенька девушка чистая.
— Пардон, — склонил большую голову с глубокими залысинами Угрюмов, — я вовсе не хотел вас обидеть. И не ищите в моих намеках фривольностей.
Наталья Сергеевна укоризненно взглянула на гостя, как бы говоря: «Ах, Фрэд, вечно ты проявляешь свое солдафонство», а вслух сказала с горчинкой:
— Не придавайте значения его домоганиям. Мы действительно будем рады, если вы разделите с нами семейный праздник.
— С удовольствием, — признательно посмотрела на хозяйку квартирантка. — Но позвольте мне чуть-чуть привести себя в порядок.
В это время из глубины столовой раздался призыв Изольды:
—. Скоро, что ли?
— Вы и так прелестны, дитя мое, — сказала Наталья Сергеевна, протягивая к Маше полные короткие пальцы.
— Прошу вас, — предложил ей руку Федор Федорович.
Обычно закрытая, столовая была освещена не только люстрой, но и всеми настенными бра. Обилие света делало ее более просторной и высокой. Стол красного дерева манил к себе обилием посуды, очевидно, семейного сервиза, до поры до времени покоившегося в каких-то тайниках. Полная, как хозяйка, супница источала аромат наваристого куриного бульона, салатница возвышалась над скатертью пирамидой зелени, бросались в глаза краснобокие яблоки, едва умещавшиеся в вазе. Сервиз дополняли бутылки вин, названия многих из которых Мария или не знала, или успела забыть.
За столом, кроме Изольды, сидел моложавый белобрысый мужчина в кителе, на котором были видны следы погон, аксельбантов и орденских планок. При появлении хозяйки и ее спутников он поспешно поднялся и, точно в ожидании команды, застыл над столом, придавливая бледной рукой накрахмаленную салфетку.
— Константин, друг нашего дома, — сказала Изольда, глядя на Машу, — Заочно вы уже знакомы.
— Когда Изя рассказала вашу историю, — зарокотал красивым сочным баритоном. военный, — я буквально обалдел. Вы, и вдруг невеста Юрия Васильевича… Как тесен мир…
Маша успела заметить, что при своем. монологе Константин несколько раз бросал беглый взгляд туда, где стоял Угрюмов. Тот, очевидно, как она догадывалась, дирижировал его поведением.
Казанский ничего не оставалось, как только изобразить приятное удивление, смятение и в порыве благодарности и надежды на скорую встречу буквально сорваться с места, бежать к Константину, чтобы прикоснуться к его руке.
— Где, где… он теперь? — давясь слезами радости, преданно глядела в нагловатые глаза каптенармуса эта робкая гимназистка, наивно верившая всяким россказням, если они были связаны с именем избранника сердца.
Слезы и непосредственность сыграли свою роль. Присутствующие опешили, они были потрясены ее искренностью. Даже в любительском драмкружке, когда она исполняла роль Кручининой, в трогательной сцене встречи с Галчихой, которую она вела не менее искусно, чем сейчас, на ее долю не выпадал подобный успех. Там все-таки чувствовалась сцена. Здесь была сама жизнь. Удивительно, но в жизни иногда случается играть роли, которые по эмоциональной силе воздействия стоят куда выше Офелий и Стюартов. К такому неожиданному для себя выводу пришла Мария, трепетно, — сжимая руку Юриного знакомца. Больше того, она вдруг почувствовала, что внутренне готова к встрече с самим Клинским.
Читать дальше