Алиса Ханцис - И вянут розы в зной январский

Когда за ними закрылась дверь, он спрятал брошь в футляр и отнес в сейф, в котором держал заклады. Насвистывая, вернулся за прилавок; окликнул помощника:

– Ну как, купил он что-нибудь?

– Да, сэр, – ответил тот, сияя. – Сперва хотел что подешевле, но я уломал его на перстенек с топазом.

– Отлично, Фредди, отлично!

День катился, набирая обороты; посетителей становилось все больше – в основном домохозяйки, приезжавшие на Восточный рынок, соседство с которым было для их магазина удачным, хоть и немного сомнительным. Чуть позже стали появляться туристы, охотно покупавшие недорогие сувениры с патриотической символикой. Однако, как ни был он занят, глухая красавица не шла у него из головы. Она вернется, пытался он себя урезонить, чувствуя, между тем, подступающий азарт. Глубокий траур – вдова, скорее всего; закладывает нехитрые семейные реликвии, да еще озабочена тем, чтобы за них дали на шиллинг больше. Вдова, глухая, едва ли может работать – не из служанок, судя по одежде. Конечно, она вернется.

Время уже перевалило за полдень, когда в магазин протиснулся бочком незнакомый джентльмен средних лет. Подошел к прилавку, чуть конфузясь; близоруко повел глазами вокруг.

– Могу ли я видеть мистера Вейра?

– К вашим услугам, – ответил Джеффри.

– Нет, простите. Я ищу…

– Моего отца, должно быть?

Тот, спасенный, кивнул. Как заяц, подумал Джеффри с неодобрением.

– Сожалею, но он в отъезде. Могу я что-нибудь передать?

– Да, конечно, – заволновался визитер и полез в карман жилета. – Вот…

Он положил на прилавок небольшой предмет, завернутый в носовой платок. Это были мужские часы. Золотой корпус с тисненым орнаментом; судя по толщине цепи и качеству золота – местная работа. Сделаны не вчера, хотя наверняка возраст трудно определить: им может быть как десять лет, так и пятьдесят. Вряд ли больше.

– Передайте ему… Он должен знать.

Джеффри кивнул.

– Да, и еще… Не подскажете, где тут у вас туристическое бюро?

– Охотно. Сейчас направо до первого большого перекрестка, там опять направо до мэрии и через дорогу. Не ошибетесь.

Не без облегчения спровадив гонца (чем-то тягостным веяло от него, и это «что-то» было сейчас совсем некстати), Джеффри надел шляпу и вышел на улицу. Летний день был в разгаре, переполненные трамваи катили один за другим. Он подумал о сестре. Какая там сейчас погода, в Дейлсфорде? Приятная, должно быть; в самый раз для отдыха. Он пересек улицу и замедлил шаг перед белым фасадом кафе «Кристалл». Ванесса любила обедать здесь, рядом с магазином, чтобы не тратить лишнего времени; но ведь сегодня ему необязательно идти именно сюда. Разве мало хороших мест, хранящих особенный (парижский, мог бы он сказать, если бы хоть раз был в Париже) дух? Да и просто прогуляться – чем не повод? Заглянуть в Квартал [10] Квартал (The Block) – центральная часть Коллинз-стрит. В описываемое время был самым модным променадом в городе, и «прогулки по Кварталу» (Doing the Block) относились к числу важнейших социальных ритуалов. , где фланируют модницы, исподтишка разглядывая друг друга. Приезжие из Лондона морщат нос и упрекают местных в отсутствии вкуса; но это всего лишь повод, чтобы осадить выскочек. Мало кому нравится думать, что на задворках Империи есть место, которое вчера было скопищем деревянных хибар, а сегодня – вот вам, пожалуйста: «Королева юга», «Великолепный Мельбурн». Роскошные здания, французские бульвары – какой город Федерации может похвастаться подобным? Чем ответят сиднейцы? Их только и хватает на то, чтобы строчить завистливые пасквили в своем «Бюллетене».

Легконогий Меркурий парил над крышей редакции «Эйдж» – воплощенная метафора Мельбурна: молодого, современного и полного сил. Проходя мимо одной из витрин, Джеффри кинул в нее беглый взгляд и, отразившись, весело подмигнул себе.

Этот город, ладно скроенный Ходдлом [11] Роберт Ходдл (1794–1881) – английский топограф, автор плана городской застройки в центре Мельбурна. и сшитый теми, кто не считал денег, сидел на нем, как влитой.

«Рыба, рыба!» – две тягучие ноты, вверх и вниз, раздавались по улице. Носильщик был китайцем, и слово выходило у него смешно. Низенький, с коричневым сморщенным лицом и раздвоенной, точно русалочий хвост, бородкой, он вызывал одновременно и любопытство, и недоверие. Последнее Делия едва ли могла сама для себя объяснить, но все-таки втайне радовалась, что не нужно подходить к нему: рыбу Агата привыкла брать на рынке, у одной и той же торговки, и привычкам изменять не любила. Мясник, булочник и молочник доставляли на дом; зеленщик тоже, но зеленщика Агата подозревала в недобросовестности, а на рынке знала место, где фрукты всегда свежее, чем у других. Делия и не думала прежде, что сестра может быть такой. Погруженная в бесконечное шитье в родительском доме, здесь она без устали сновала по комнатам, то прибираясь, то стряпая, и все дела у нее спорились. Один момент засел в памяти особенно; Делия тогда заглянула на кухню, что-то спросить. Агата разделывала мясо – точными, сильными движениями; руки ее были в крови. Нож стучал по доске, уверенно и весомо, и легко сдавалась под этим натиском алая плоть («Запомни: хорошее мясо должно быть именно такого цвета. Если оно бледно-розовое – животное болело, если темно-лиловое – умерло с кровью внутри»). Именно тогда, а не на пристани, Делия увидела, как изменилась сестра, какой целительной оказалась для нее вольная жизнь. Роль хозяйки дома была ей на редкость к лицу, и это подтверждало много раз обдуманное: только замужним доступна полнота жизни, только свобода дает счастье. Ей самой, правда, тоже перепал кусочек этой свободы, но незаслуженность, «ненастоящесть» подарка снижало его ценность. При каждом беглом взгляде на улице ей мерещилось, будто все знают о том, что она не замужем и одна слоняется по городу. Поэтому оживленные кварталы она миновала почти бегом, не замечая ни движения вокруг, ни витрин, только «Рыба, рыба!» – неслось издалека, но вот уже и оно стихло, и объяли ее звуки и запахи большого рынка.