Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

Я подошел к офицеру.

— Какие команды вы принимали с НП, товарищ рядовой?

Я перелистал журнал радиограмм и показал свои записи. Офицеры склонились над журналом. Нахмурились, но ничего не сказали.

— Скажите, все, что вам передавали с НП, вы записывали слово в слово?

— Так точно! — ответил я.

— Сейчас проверим. — Офицер сел к рации, вызвал НП и приказал повторить все команды, которые были переданы мне.

Меня охватила дрожь.

— У вас в журнале записаны все команды? — спросил офицер радиста с НП.

В наушниках послышался утвердительный ответ.

— Этот радист здесь, — проговорил офицер и посмотрел в мою сторону. — Вы верно записывали команды?

Снова утвердительный ответ.

— Спасибо! У вас все в порядке. Конец!

Офицер положил микрофон и выключил рацию.

— Ошибку надо искать здесь, — сказал он своему коллеге и показал рукой на журнал, который он только что закрыл. — Товарищ рядовой правильно принял команды и записал, но перепутал дистанцию до цели. Вместо тысячи двухсот метров, принятых от радиста с НП, он передал вычислителю цифру две тысячи сто. Вот почему вся батарея стреляла с перелетом на тысячу метров. Из-за вашей невнимательности, товарищ рядовой, вся батарея получит плохую оценку по стрельбе!

Сегодня, несмотря на то что эта неприятная история осталась далеко позади, мне все равно тяжело вспоминать о ней.

Должен признаться, что тогда моя ошибка показалась мне не такой уж большой. Я не замечал негодующих взглядов товарищей по батарее и командира взвода и даже не знал, что у нас во взводе учений состоялось собрание членов Союза молодежи.

Я же думал об одном — какое принять решение: Софи или Анжела с ребенком? Письмо Анны разрушило все мои надежды и мечты. Известие парализовало меня, лишило возможности реально оценивать свои поступки.

Вечером меня вызвал к себе лейтенант Бранский. Сегодня я могу припомнить лишь обрывки нашего разговора.

— Товарищ Беренмейер, я знаю вас как хорошего солдата. Вы всегда были внимательны на занятиях. Умеете обращаться с рацией, и вам можно доверить установку или поддержание связи. То же самое докладывал мне о вас унтер-офицер Виденхёфт. Поэтому я приказал вам заменить у рации выбывшего из строя радиста. А у вас ничего не получилось. Давайте разберемся, как это могло произойти.

Я пожал плечами.

— Поймите меня правильно, товарищ Беренмейер, — продолжал лейтенант. — Мы говорим сейчас не только о том, что из-за вашей ошибки пострадала вся батарея, а о том, что ваша невнимательность может привести к подобной ошибке в более серьезной обстановке.

Я молчал.

— Может быть, товарищ Беренмейер, мы вас перехвалили?

— Я очень волновался, товарищ лейтенант, — тихо ответил я.

— Почему?

Я молчал.

— Если не можете сказать сейчас, может быть, напишете обо всем этом к утру?

— Нет.

Сейчас я понимаю, что был неправ по отношению к лейтенанту. Мне следовало тогда рассказать ему обо всем.

Не получив от меня вразумительного ответа, лейтенант разрешил мне идти в подразделение. Через день после моего разговора с лейтенантом Руди Эрмиш, потеряв всякое терпение, набросился на меня:

— Ну знаешь, это уж чересчур! Валяешься на койке и молчишь! Если уж мы для тебя не существуем, будь по крайней мере мужчиной и веди себя по-мужски! От одного твоего вида тошнит!

На следующий день, когда я в умывальнике мыл маску противогаза, ко мне подошел Петер Хоф и сказал:

— Капитан Кернер уехал в командировку.

— Ну и что из этого?

— Капитана вызвали в министерство. Приедет не раньше чем через неделю. Он, кажется, опять придумал что-то: новый способ определения ориентиров в ночных условиях. Вот он в министерстве и расскажет о своем способе. Ты что, все еще не сообразишь, зачем я тебе все это рассказываю?

Я смахнул с маски капли воды и пробормотал:

— Нет.

— Я вижу, что нет. Так вот, слушай: вчера после учений было заседание актива Союза молодежи, на котором присутствовали и члены партийного бюро полка. Капитан Кернер делал доклад о результатах учений. Он сказал, что из-за твоего проступка мы с первого места в полку переместились на предпоследнее. Ты меня слушаешь?

— Да-да.

— Капитан Кернер и в известной степени лейтенант Бранский все же настаивали на том, чтобы не спешить с наказанием…

— Ну и что? — перебил я его.

— Вот тебе «ну и что»! Завтра состоится собрание членов Союза молодежи. Повестка дня о ходе соревнования в нашей батарее. Доклад делает лейтенант Бранский, поскольку капитана Кернера вызвали в министерство. А ты ведь знаешь, что капитан, пожалуй, единственный человек в батарее, который мог бы поддержать тебя. Теперь-то ты понимаешь, чем все это пахнет?