Гейнц Зенкбейль - Воспитание жизнью

— О вас я, между прочим, кое-что знаю, — улыбнувшись, возразила она. — Вспомните наш первый вечер в доме отдыха…

— Вы не можете мне его простить? — с чувством спросил Якоб. — Или не хотите?

— Что вы! — засмеялась Грет. — Ведь я ко всему привыкла!

«Теперь она преувеличивает насчет того, что «ко всему привыкла», — подумал он, но все-таки спросил:

— Как это понимать?

— Прежде чем стать студенткой, я работала в деревне и была там единственной девушкой на нашем участке. Остальные все парни — двадцать один человек. И хотя я выгляжу не ахти как из-за своего веснушчатого носа, мне пришлось от них отбиваться…

«Она считает себя некрасивой, значит, она чуточку тщеславна. С ума сойти, Якоб, но ничего не поделаешь: завтра твой поезд отправляется!»

— Помни о том, какую цель ты перед собой поставил, — сказала Грет.

Якоб кивнул головой:

— Да, Грет, я знаю.

— Удастся ли тебе ее осуществить?

— Я должен.

— Хочешь, я пойду впереди?

— Оставь, Грет, ведь моя нога уже зажила.

— Если будет трудно идти, обопрись на меня…

Но Якоб не услышал ее слов, занятый одной мыслью: «Жаль, что это наша последняя встреча».

«Я все еще люблю тебя, — думал Якоб, — хотя и дом отдыха, и совместные прогулки в горы остались далеко позади. Семь недель ни единой весточки. Семь трудных недель в этом полку, в этой роте…

Я люблю тебя, Грет, хоть ты и говоришь, что ты не красивая. Ты прекрасна, а быть прекрасной — это намного больше. Умные люди всегда прекрасны, а ты умная. Ты уверена в себе, ты сильная. У тебя есть цель в жизни, и ты знаешь, чего хочешь, к чему стремишься. Ты простая, веселая, добрая. И поэтому прекрасная…»

Мысленно он видел перед собой лицо девушки, такое, как тогда, поздно вечером, на развалинах башни. В ее глазах светились крошечные огоньки. Он знал: сейчас она не стала бы сопротивляться, если бы он решился поцеловать ее. Ее маленькие сильные руки не оттолкнули бы его, потому что это был их последний день, их последний совместный вечер. Но Якобу не хотелось дешевой победы над девушкой.

«Я вообще не хочу никакой победы, — подумал он. — Я хочу, чтобы мы сами нашли путь друг к другу… Но почему же ты заставляешь меня так долго ждать?

Если бы ты была сейчас здесь, я рассказал бы тебе о маленьком мальчике, которого зовут Олаф и который повсюду таскает с собой пустую бутылку с длинным горлышком. Только что он стоял рядом со мной, отделенный от меня забором, и задавал мне вопросы, среди которых был и такой: «Но ты же не вечно будешь ездить на одном танке, правда?» Ты думаешь, это звучит абстрактно? Для меня — нет.

Это чуть ли не стало историей, Грет, в преждевременной развязке которой и ты сыграла свою роль. Но, поскольку мне кажется, что ты не понимаешь, в чем тут дело, я хочу рассказать тебе все с самого начала.

«Жил-был» — так обычно начинаются сказки, но у сказок всегда хороший конец. А какой конец будет у этой истории, сказать пока еще невозможно. Итак, жил-был маленький мальчик. Пожалуй, ему было столько же лет и он был такого же роста, как Олаф. Отец мальчика был профсоюзным работником в одном из крупных универмагов, в котором продавщицей в отделе «Все для женщин» работала и его мать. Из месяца в месяц отец мальчика собирал членские взносы, распределял путевки в дома отдыха, организовывал собрания, выпуская плакаты с лозунгами: «Работай вместе со всеми, планируй вместе со всеми, управляй вместе со всеми!» или «Думать — это долг каждого гражданина!». Мать продавала одежду: повседневную, свадебную, специальную… Родители хорошо зарабатывали, жили неплохо, обеспеченно. Маленький мальчик рос так же беззаботно, как и тысячи его сверстников. Но однажды случилось нечто совершенно невероятное! В один из воскресных августовских дней его родители вдруг уехали, уехали навсегда, бросив своего маленького сына на произвол судьбы…

Они никого не обманули, не оболгали, у них не было долгов, они не причиняли никому зла. Профсоюзная касса тоже была в порядке, как и касса в отделе «Все для женщин». Никто им не угрожал, и все же они уехали, купив себе два билета по двадцать пфеннигов. Граница с Западным Берлином тогда еще была открыта, еще ровно одну неделю…

Может быть, это событие, и сыграло решающую роль в том, что мальчик рос особенно чутким, что он проявлял интерес к вещам, которые выходили за рамки его детского разума.

«Они показали свою беспринципность, — заявил старший брат Александр, — свое неверие в осуществление наших планов. Потому-то они и сбежали. Не вешай носа, братишка. Будь уверен, мы с тобой не пропадем!»