Клаудио Магрис - Дунай

Я поднимаюсь по склону и подхожу к дому. Поднимаюсь, подхожу? Использование первого лица единственного числа более чем условно, а главное — путешественнику неловко, что, когда сталкиваешься с объективным характером событий, под ногами вечно путается личное местоимение. Виктор Гюго, бродя вдоль Рейна, хотел выбросить это местоимение: ему мешало «я», как сорняк, лезущее из-под пера. Впрочем, другой не менее знаменитый и не менее враждебный к глагольному и местоименному эготизму турист, Стендаль, путешествуя по Франции, готов был признаться, что все-таки местоимение «я» — удобное средство ведения рассказа.

Я разглядываю дом, обхожу его вокруг, изучаю, сравниваю с описанием в докладе. Проблема всякой науки в том, как соединить южные моря, их бесконечную изрезанную волнами синеву с голубой географической картой этих морей. Не очень склонный к дотошности литератор предпочитает отступать в сторону, морализировать по поводу претензии на научную точность. Как говорил доктор Джонсон, моралистами мы бываем постоянно, землемерами — лишь по случаю.

Тем не менее крана в доме нет. Дом старинный, кухня построена в 1715 году. Выросшая на пороге старуха на редкость прямолинейна: она просит не воровать и предлагает прослушать за две с половиной марки с носа запись с описанием темного очага, кухонной утвари XVIII столетия, обычаев и традиций прошлого. Мы кладем пять марок ей на ладонь — кору старинного дерева, вызывающего почтение и смущение. Кухня совсем черная, словно пещера, пропахшая прошлым и шпеком, на магнитофоне записан голос самой женщины, так что ей не нужно всякий раз повторять одну и ту же историю, она ограничивается тем, что сопровождает слушателей, иллюстрируя рассказ командными жестами. Женщина стара, сурова и одинока, она привыкла к одиночеству, ей нет дела до уходящей жизни и до тени, царящей в черной кухне, в которой она прожила всю свою жизнь. Лишь когда ее голос на записи упоминает Сулину, далекое устье, где Дунай впадает в Черное море, лицо старухи добреет, на нем появляется неопределенное отсутствующее выражение.

Нет никакого крана — ни в доме, ни снаружи. Вода, заливающая луг, из которого вытекает Брег, появляется из трубы, которая торчит прямо из земли; чуть выше виднеются белые пятна — возможно, тающий снег вместе с другими ручейками и есть источник воды, которой пропитана почва. В любом случае вода поднимается по трубе, плещет из нее. Старуха приставила к трубе полый ствол дерева, образующий подобие водостока. Из трубы вода выплескивается в этот примитивный водосток, а из него попадает в ведро, в которое старуха набирает воду. Ведро всегда полно, воды больше, чем нужно, она постоянно прибывает, стекает по склону, заливает и пропитывает луг, смачивает почву, из которой, в расположенной ниже впадине, рождается исток Брега, то есть Дуная.

Во всем этом нет никакого открытия. В выдающемся труде, написанном в 1785 году, Дунайский антиквар (псевдоним, под которым скрывался Иоганн Герман Дильгельм) рассказывает о доме на горе Абноба, на крыше которого два водосточных желоба: из одного вода течет в Дунай, из другого — в Рейн. Ниже Антиквар упоминает трактир, расположенный рядом с дорогой на Фрайбург и носящий название «Kalteherberg» («Свежая гостиница»). На крыше трактира дождевая вода делится на два ручейка, один втекает в Дунай, другой — в Рейн. Следовательно, с давних времен водосточный желоб — лейтмотив в остром споре об истоках реки. Конечно, в чрезвычайно эрудированном изложении Антиквара вода из водостоков попадает в уже существующий Дунай, в то время как Амедео, если забыть о промахе с краном, утверждает, что водосточный желоб и есть исток Дуная, то есть Дунай. Нам так мало известно, что, прежде чем объявлять истину в последней инстанции, следовало бы обсудить все хоть пару раз, подобно готам, которые за это так нравились Стерну, — сперва обсудить под хмелем, а потом — когда опьянение пройдет. Впрочем, готы клялись богом Истром, а в некоторых надписях из Реции имя бога Данувиуса стоит рядом с Юпитером Оптимусом Максимусом.

Поклясться Дунаем, что водосточный желоб и есть Дунай? Здесь не хватает первейшего фундамента, основы, на которой все покоится: водосток, питающий источник, в свою очередь питается от источника. Дунайская цивилизация уже в расцвете, мы в мире Параллельной акции, описанный Музилем комитет, готовящий празднование семидесятой годовщины правления Франца Иосифа, решает прославить основополагающий принцип австрийской цивилизации (а также европейской цивилизации tout court [8] В узком смысле (фр.). ), но никакого принципа не обнаруживает и понимает, что эта цивилизация подобна воздушному замку, вся ее громоздкая махина ни на что не опирается.