Марина Эшли - Удивительные истории о бабушках и дедушках [антология]

Мрачный дедушка в несвежей мятой рубашке, скрестив руки, сидел на своем месте во главе небольшого кухонного стола. Бабушка, поджав губы, разливала обед по тарелкам. Она яростно зачерпывала густой красный борщ большим половником и плюхала с такой силой, что заляпанный красным стол начал напоминать поле боя. Каждый новый взмах дед сопровождал скептическим хмыканьем. Перед ним со стуком грохнулась тарелка. Следом приземлились ложка, пачка салфеток и булка хлеба. «Как поживаете?» — осторожно поинтересовалась я, забирая вторую тарелку. Бабушка одарила деда выразительным ядовитым взглядом, он снова хмыкнул.

Я еще надеялась растопить лед. Одним из любимых бабушко-дедушкиных моментов была торжественная демонстрация покупки. Только войдя в дом, я уже знала по хитрому лицу деда и бабушкиной таинственности, что произошли большие перемены. Как правило, это был новый шкаф, выбранный в местном универмаге, натертый до блеска и установленный на самом видном месте. Или первый утюг с паром, режимы которого дедушка демонстрировал с таким чувством превосходства, будто лично его изобрел. «Ой, как вкусно», — не слишком убедительным, чересчур оптимистичным тоном начала я, смиряясь с тем, что приходится включать режим общения пятилетней девочки. Обычно не приходилось долго уговаривать. Я надеялась, что они с упоением, будто по заранее расписанному сценарию, начнут показывать каждую конфорку, дед несколько раз осторожно щелкнет автоматическим включением, бабушка с гордостью откроет просторную духовку с несколькими новыми противнями. «А это у нас, внучка, чудо-плита. Новая. Некоторым, понимаешь ли, старая плита разонравилась. Вот мы и купили новую. Как у Валентины». «Да-да, в точности, как у Валентины, — дед буравил бабушку глазами. — Почему бы и не прислушаться к совету знающего человека». — «Ну конечно, знающего. Она же ни одной новости мимо не пропустит и по всей улице разнесет. Ты иди, еще к ней сходи, может, мудрости наберешься на старости лет. Все лучше, чем со мной, дурой, сидеть».

Я не понимала ничего, кроме того, что бабушка первый раз на моей памяти сказала «дура». А еще они явно снова не поделили что-то с заклятой подругой Валентиной — высокой, дородной соседкой, чьего острого языка боялась вся улица. «Ты живая, что ли, до сих пор, Матвеевна?» — неизменно приветствовала она бабушку на улице. «Только твоих похорон и жду, Валентина, — парировала бабушка. — Кто же еще тебя с таким злым языком захочет в последний путь провожать».

Дед Валентину не любил, и мы с ним старались заранее куда-нибудь деться, если она собиралась к бабушке в гости. «Да всё лучше, чем с тобой сидеть! — дед кинул ложку на стол. — Заладила: „Валентина, Валентина“. Сама с ней всю жизнь носишься, а меня обвиняешь. Провалитесь вы обе со своими пирогами!»

Дверь хлопнула, бабушка выждала минуту с суровым выражением лица и заплакала. Я села рядом, обнимала, гладила ее по голове, пока она сердито сморкалась в фартук и, обиженно утирая слезы, приговаривала: «Видишь, как разговорился — провалитесь. Сам и проваливайся к своей Валентине, раз она так в духовках разбирается».

Я не очень знала, что делать с сердитой, плачущей бабушкой, но все-таки попыталась ее расспросить: «Так что у вас, бабуль, случилось с этой плитой? И при чем тут пироги? И Валентина?»

Бабушка еще раз высморкалась, скомкала фартук и принялась рассказывать: «Я деду давно говорила: „Давай к лету новую плиту купим“. Наша старая уже совсем прогорела, ума ей не дам. Присмотрели мы небольшую плиточку, деньги с зимы откладывали. Поехал дед, через несколько часов привозят эту, — она сердито махнула рукой в сторону несчастной плиты, — импортная, здоровая, в духовке хоть чемоданы храни. А денег стоит — как „мерседес“! Говорит, мол, потихоньку откладывал, хотел тебе сюрприз сделать. Ну, сюрприз, так сюрприз, дареному коню, как говорится. Поставили нам эту плиту, стали мы ее зажигать, а дед и скажи: „Валентина говорила, что надо сначала всю маслом обмазать, а потом помыть с мылом, чтобы чище работала“. А при чем тут Валентина? Стала его расспрашивать, вижу, он не хочет рассказывать, но сознался в конце концов, что ходил к этой… Чаи там с ней гонял. И, видишь, духовка ему такая понадобилась непременно. А мне она на что? Здоровая такая, места много занимает, шумная, язык как помело…»

Бабушка оскорбленно шмыгнула носом и принялась убирать со стола, отказавшись от моей помощи. Я вышла во двор.

Дед сидел на ступеньках. Мне показалось, что он стал меньше ростом и похудел. Я обняла его, положила голову на плечо. «Дедуль, — осторожно начала я, — ты же Валентину терпеть не можешь, я знаю. Так что там все-таки с духовкой и пирогами?»