Матс Страндберг - Последняя комета

Почти все в них касается плавания. Я, конечно, не понимала по-настоящему, как многим мы с Тильдой жертвовали. Мы почти никогда никуда не ездили отдыхать, каждый раз проводили каникулы в новых лагерях, где спали на надувных матрасах в спортивных залах. На сборах в Римини мы плавали по четыре часа в день в холодном бассейне, даже не ходили на пляж.

Мы постоянно дрожали от холода. Вставали в полшестого утра в феврале и мерзли всю дорогу до бассейна, а потом еще и когда входили в воду. Мы ездили с командой на соревнования, даже если сами не плавали. Мы почти ни с кем не общались за пределами клуба.

Там много написано о моем теле. Я тренировала его, постоянно смазывала маслами, потому что оно все время оказывалось сухим, и я была просто одержима тем, что запихивала в него. Я непрерывно думала о еде. Мы сжигали так много калорий, что всегда чувствовали голод. Другие члены клуба покупали всякий фастфуд и сладости в киоске бассейна, но я хотела быть как Тильда. У нас всегда имелась полная сумка бананов, и протеиновых батончиков, и прочих полезных продуктов, чтобы не возникло соблазна последовать примеру остальных. И я часто размышляла над тем, как другие смотрели на мое тело. Я любила находиться в воде, но ненавидела стоять у края бассейна в купальнике, разоблачавшем все мои изъяны, и слушать длинные разглагольствования Томми. Пусть мне удалось превратить собственное тело в идеальный механизм, но я все равно была недовольна им.

Это спрятано между строк в моих дневниковых записях. И доступно только моему взгляду.

И, честно говоря, я немного искажала в них правду. Не лгала напрямую, но описывала себя чуточку смелее, чем я есть на самом деле, слегка менее заинтересованной в том, что другие думали обо мне. Я всегда была слишком закомплексованной. Никогда не могла расслабиться как остальные. В дневниках я постоянно пыталась приукрасить все. Показать в лучшем свете. Я даже не знаю, понимала ли сама, чем занималась.

Даже когда я заболела, мне не хотелось признаваться в этом.

Если я собираюсь и дальше писать здесь, мне надо делать все по-настоящему честно. Иначе нет смысла. Я изо всех сил постараюсь быть абсолютно искренней. И знаю с чего начну. В следующий раз.

P.S.: Если верить Симону, в раннем детстве я рассказывала всем, что стану писательницей. Но в дневниках, которые я начала вести всего несколько лет спустя, мне не хватало смелости признаться в этом даже самой себе. Я упоминала там свое творчество только мимоходом. Небольшие рассказы, которые начинала, фанфик, анонимно выложенный мною в Интернет. Я не рассказывала об этом даже Тильде. Будь у меня целая жизнь в запасе, попыталась бы я когда-нибудь написать настоящую книгу? Не испугалась бы потерпеть фиаско? Не знаю. Это стало бы более обидным поражением, чем занять последнее место в любом заплыве.

Все началось с нескольких синяков. На них я, естественно, не обратила особого внимания.

Потом появились и другие признаки. Я стала уставать больше, чем обычно. Чаще задыхалась. Порой я просыпалась на мокрой от пота простыне. У меня могла подняться температура, которую мне не удавалось сбить, но я винила во всем простуду, никогда до конца не проходившую. И никому ничего не говорила. Речь ведь шла о сущей ерунде. Я не хотела, чтобы мне пришлось пропускать тренировки.

Только когда начала болеть спина, я поговорила с папой. Он решил, что я перетренировалась на плавании. Это выглядело очень правдоподобно. Я просто-напросто излишне старалась, поэтому начала ходить на массаж. Но все становилось только хуже. Меня записали на лечебную гимнастику. Там и обратили внимание на мои синяки. А когда папа узнал о них, я впервые заметила беспокойство на его лице.

Он попытался спрятать его. Именно из-за этого я по-настоящему испугалась.

Потом у меня взяли кровь на анализ и спинномозговую жидкость. А когда пришел ответ, все закрутилось.

Мне выпал несчастливый билет в генетической лотерее. ОМЛ. Острый миелоидный лейкоз. Рак крови. Такой же как тот, что унес в могилу мою маму, когда Миранде едва исполнился год.

Мне ввели катетер в шею. Меня пичкали цитостатиками и сказали, что я, возможно, никогда не смогу иметь детей после окончания лечения, и поэтому спросили, не хочу ли я, чтобы мои яичники сохранились для последующего использования. Они, наверное, по-прежнему лежат в каком-нибудь холодильнике в больнице. Мне производили гемотрансфузию, пока вся моя кровь не поменялась несколько раз, и я потеряла волосы на голове, брови и ресницы, а также волосы на теле, на избавление от которых разными способами мне раньше приходилось тратить массу времени, пока я занималась плаванием. Сейчас волосы у меня остались только на подушках, на одежде и в канализации в душе. И нигде больше. В других местах они исчезли. Мой иммунитет приказал долго жить. Я бросила школу, чтобы не заразиться чем-нибудь, и принимала кучу антибиотиков, но все равно инфекции и воспаления расцвели по всему телу. Однажды у меня было заражение крови, и я фактически находилась на краю смерти. Все, соприкасавшееся с моим телом, выбрасывалось в пакеты для опасных отходов. После каждого курса лечения цитостатиками меня тошнило, выворачивало наизнанку. Я чувствовала себя так плохо, что сама хотела умереть. В промежутках между всем этим я все равно едва могла есть из-за сильной боли во рту, и мне приходилось ставить капельницу.