Ромен Пуэртолас - Очень-очень особенный детектив

Первое названное имя оглушает меня словно пушечный выстрел. Потому что оно мое. Затем следуют Мирей, Бернадетта, Мишлин и… Элен, то есть все те, кого Голуа на дух не выносил. Вот так совпаденьице!

Элен опять в слезы. Я терплю, стиснув зубы. Папа всегда говорит: если сильно нервничаешь — стисни зубы и считай до шестидесяти восьми. И я начинаю считать.

Один, два, три…

— Все, кого я не называл, могут вернуться к работе, — сообщает эта свинья, хлопнув в ладоши. Он чувствует себя пашой, отдающим приказ рабам.

Десять, одиннадцать, двенадцать…

В конце концов, может, не так уж и плохо избавиться от измывательств мелкого кровопийцы, который не заслуживает ни любви, ни доверия…

Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь…

Вчера я был инвалидом с двумя зарплатами. Сегодня я опять просто инвалид. Инвалид, который не работает и не может себя прокормить. Но это, в конце концов, нормально для такого инвалида, как я. Я снова становлюсь нормальным, а ненормальным я был скорее до этого. Так что есть с чем себя поздравить.

Сорок два, сорок три, сорок четыре…

Ненавижу терпеть.

Элен поглаживает меня по плечу. Странно — меня больше заботит ее положение, чем мое собственное. Ей уже много лет. Я-то знаю, что как-нибудь выкручусь. К тому же магазинчик Рашида никуда не делся. Хотел бы я знать, кто теперь его перехватит.

Пятьдесят один, пятьдесят два, шестьдесят восемь!

Я разжимаю зубы и покидаю зал, выкрикивая в лицо новому начальнику все известные мне нецензурные ругательства. Четыре женщины, выходящие вместе со мной, покатываются со смеху. Остальные прыскают в кулачок. Раз уж меня увольняют по причине моего дебилизма, этим я и воспользуюсь.

Прости-прощай и работа в сувенирной лавке покойного Рашида.

Владелец магазинчика теперь его брат, сегодня утром он нагрянул с друзьями — я как раз сидел на террасе бара напротив и пил кофе. Они все упаковали и погрузили в большой грузовик. Когда я поинтересовался, что он собирается делать с сувенирами, он ответил, что заберет их с собой в родные края и там раздаст самым бедным, а магазин продаст, — ему тяжело продолжать бизнес без брата, а мне он желает удачи.

Поглядев, как грузовичок исчез за углом улицы Мулен-де-ла-Галетт, я невольно представил себе ватагу марокканской детворы в глухой деревушке, сплошь одетую в футболки с надписью «I love Paris» и вышитые береты.

Пойду-ка я домой.

Больше меня все равно нигде не ждут.

Вчера вечером за ужином я сообщил новость папе с мамой. Если бы мама не поднялась из-за стола, не включила телевизор и не увидела на экране крупным планом фотографии обоих моих погибших начальников, она бы ни за что мне не поверила. Она говорит, что я вечно что-то выдумываю и однажды со мной случится то же, что с Пьером из сказки «Пьер и волк». Как раз вчера вечером так и случилось. Ненавижу, когда я говорю правду, а мама не верит. Ненавижу сильней, чем когда она не верит, а я вру.

Я прокручиваю в памяти вчерашнюю сцену.

Мама сразу задергалась и принялась грызть ногти, как в детских мультиках. Топчется на месте и приговаривает: «Как же ты теперь, мой Гаспар, бедняжка?»

Папа спокойно сидит за столом и ест, иногда поглядывая в телевизор. Прожует и повторяет: «Да сядь ты, Мари, наш сын справится, эту проблему он должен решить сам».

Услышав папины последние слова, она чуть не подпрыгнула.

— Сам? Мой малыш? Никогда!

— Мари, если я говорю «сам», это не значит, что ему не надо помогать, что его не нужно поддерживать.

Папа старается не обострять ситуацию, он знает: схлопотав от жены пощечину, будет долго вертеться волчком внутри брюк. Выражение — супер, я его обожаю.

Тут я вмешиваюсь.

— А что, если и я вставлю свое словечко? Как-никак, речь идет о моем будущем.

Я излагаю им свой план: на протяжении месяца я ищу себе новую работу. А если не нахожу, мы все вместе уезжаем в Австралию — там я буду меньше весить и смогу освоить «лунную походку». Но этого я им не говорю. А то папа опять рассердится.

Уже несколько дней я сижу без дела, разве что посуду мою.

Целыми днями и добрую половину ночи залипаю в интернете, и красные и зеленые тетрадки заполняются самыми разными сведениями одна за другой.

На исходе шестого дня я совершаю открытие.

Меня осеняет, когда я смотрю по кабельному телевидению «Старски и Хатч». В эпизоде Хатч высмеивает Старски за благоговение перед своим автомобилем. Свой «форд гэлакси» Хатч считает всего лишь средством передвижения, а «торино» напарника называет «помидор и сбоку бантик». «Торино», говорит он, привлекает к себе внимание не хуже пожарной машины — ему только лестницы сбоку не хватает! И за всю серию Хатч сядет за руль пресловутого автомобиля всего трижды и всего на несколько секунд.