Эмма Донохью - Притяжение звезд

Бредившая женщина даже не открыла глаза.

– Вы хотите в туалет?

Айта Нунен не сопротивлялась, когда я откинула влажное одеяло и подняла ее из постели. Вцепившись в мою руку, она проковыляла через дверь в коридор.

Головокружение? Вкупе с красным лицом это могло быть признаком обезвоживания. Я напомнила себе проверить, сколько она выпила мясного бульона.

Когда Айта Нунен сильно навалилась на меня, у меня заболел бок. Любая медсестра, которая стала бы уверять, будто после нескольких лет работы у нее нет болей в спине, – лгунья, с другой стороны, медсестра, которая стала бы во всеуслышание жаловаться по этому поводу, вряд ли сохранила бы место.

Усадив пациентку на стульчак, я вышла из кабинки и немного подождала. Сейчас, когда она в полузабытьи, подумала я, в состоянии ли ее тело вспомнить, что надо делать?

Странное это занятие – работа медсестры. Для пациентов мы совершенно незнакомые люди, но по необходимости они доверяют нам самые интимные стороны жизни. После чего мы вряд ли снова увидимся.

До моего слуха донесся легкий треск рвущейся газетной бумаги и мягкое шуршание, когда Айта Нунен подтерлась.

Я вошла к ней.

– Ну, вот и все.

Я одернула на ней рубашку, прикрыв голубые ручейки вен на ее распухшей ноге (облаченной в эластичный чулок) и на другой, тощей ноге в обычном черном чулке.

Я помыла ей руки над раковиной: взгляд, отраженный в зеркале, казался помутневшим.

– Идите сюда, пока я не скажу, – хрипло выпалила она.

– Что?

– Этот мерзавец удумал какую-то гадость.

О чем, интересно, она думает?

Вернувшись в тесную палату, я уложила Айту Нунен в кровать, натянув оба одеяла до подбородка. Потом обернула ее плечи платком, но она его сбросила. Поднесла к ее губам чашку с бульоном. Судя по тяжести, чашка была наполовину полна.

– Попейте, миссис Нунен, это вам полезно.

Она, хлюпая, попила.

На столике старшей медсестры (сегодня это был мой столик) едва уместились два подносика с завтраком. Я сверилась с талонами из кухни и дала Делии Гарретт ее завтрак.

Подняв алюминиевую крышку с тарелки, она издала жалобный вопль:

– Опять этот рисовый пудинг с печеным яблоком!

– Черную икру сегодня не завезли.

Она коротко улыбнулась.

– А это вам, миссис Нунен…

Если бы мне удалось уговорить больную хоть немного поесть, это придало бы ей сил. Вытянув ее ноги, распухшую (очень осторожно) и нормальную, я поставила подносик с едой на одеяло перед ней.

– Хотите вкусного чаю вместо мясного бульона?

Но чай в чашке уже остыл и был совсем невкусным: при дороговизне военного времени нашим поварам приходилось давать пациентам не чай, а жиденькие опивки.

Айта Нунен нагнулась ко мне и доверительно сообщила возбужденным шепотом:

– Начальник уехал на заработки.

– Неужели?

Видимо, она имела в виду мистера Нунена, предположила я. Хотя странно называть начальником мужчину, который бродил с шарманкой по улицам, чтобы хоть как-то содержать больную жену и семерых детишек. Бредовое состояние приносило ей даже какое-то облегчение, думала я, ведь можно было болтать все, что взбредет в голову!

Делия Гарретт перегнулась через край кровати, чтобы поправить сползшую тарелку Айты Нунен.

– Почему мне не дают жареного?

– Вам нельзя ни жирного, ни соленого из-за высокого давления, понимаете?

Она только фыркнула.

Я прижалась к койке Айты Нунен – между ее кроватью и соседней даже не было места, чтобы поставить стул, – и порезала одну из двух сосисок на мелкие кусочки. Что бы сказала сестра Финниган, увидев, как я злостно нарушаю заведенные ею правила? Сейчас она суетилась наверху, принимая новорожденных, и не могла мне дать совет по поводу тех тысяч мелочей, которые мне хотелось знать, но о которых я никогда у нее не спрашивала.

– Смотрите: это чудная яичница-болтунья, – солгала я.

И поддев вилкой желтоватую массу, явно приготовленную из яичного порошка, поднесла к губам Айты Нунен.

Та открыла рот. Когда же поняла, что я пытаюсь вложить вилку ей в руку, она повиновалась и, шумно хрипя, принялась жевать, делая паузы, чтобы перевести дыхание.

Мой взгляд невольно сместился на пустую кровать в центре. Над ней из стены торчал одинокий гвоздь, на котором, я помнила, раньше висела медицинская карта Эйлин Дивайн. Я встала и пальцами выдернула гвоздь. Потом вытянула за цепочку часы из кармашка и взвесила на ладони теплый металлический диск. Отвернувшись от пациенток, чтобы те не видели, чем я занята, я острием гвоздя кривовато нацарапала на сверкающей крышке часов, рядом с другими пометками, похожую на полную луну окружность – в память о покойной Эйлин Дивайн.