Вадим Фадин - Хор мальчиков

— Возьмём с собой Алексея? Или ты — с девушкой?

— Вот как? Мы разве идём вместе? С тобой?! — удивился Дмитрий. — О нет, не возьмём. Он сбежит в первом же антракте. Достаточно того, что я выпрошу у него денег на билеты. Зачем доставлять человеку ещё и другие неприятности?

На музыку они смотрели всё же по-разному: она была у каждого своя, и если Людмила могла ещё и сейчас получать удовольствие от довоенных фокстротов (и у неё сохранилась целая стопка пластинок), то Дмитрия, взрослевшего во время полного запрета джаза, а потому искавшего и собиравшего его по крохе, какая-нибудь весёленькая «Рио-Рита» уже не устраивала, он знал плоды и послаще, ведь это его сверстники сочинили и напевали: «От Москвы и до Калуги все танцуют буги-вуги».

Они пошли вдвоём, и Дмитрию было жаль, что никто не видит их вместе, и Людмила была в восторге от спектакля. Спустя пару месяцев она уже шутливо жаловалась на то, что пасынок обратил её в свою веру, и он возражал, напоминая, что вера у всех одна, различны лишь обряды — и тотчас стушёвывался, опасаясь, как бы, к слову, не пошла всерьёз речь о настоящей религии: тут он попал бы впросак, оттого что не читал да и в руках не держал ещё один запретный невиданный плод — Библию; где бы он взял её, когда достойные светские книги — и те добывались с трудом?

Дмитрию как-то удавалось всё время быть при книге: читать постоянно, одну за другой, без перерыва и не что попало, а по своему выбору; объяснять такое своё везение при общем книжном голоде он не брался. Людмила не могла угнаться за ним, и тем не менее о чужих вымышленных жизнях они могли говорить на равных и чужие города знали по романам одинаково хорошо, и Париж, например, оба знали по книгам лучше близкого Ленинграда, и у каждого были в нём любимые уголки — кафе «Ротонда», стрелка Сите, ночной рынок… Им были знакомы одни и те же места в Нью-Йорке и в Лондоне, и только о немецких городах, только о Берлине у них не заходило речи, и только в Берлине Дмитрий Алексеевич до сих пор не мог представить себе ничего, ни уголка, кроме разбитого рейхстага, да помнил два не имеющих вещественного наполнения имени: Унтер-ден-Линден и Александерплац.

«Значит, разговор пойдёт ни о чём», — вывел он, поднимаясь по лестнице дома, в котором прожил свою первую четверть века.

Ему отворил рослый молодой человек — Константин, старший сын Людмилы Родионовны; тут же вышла и она.

— Давненько мы тебя не видели, — вздохнула она.

— Я и не обещал — скоро. Мы потому и не условились. А немцы, говорят, даже о родственных визитах — например, отца к сыну — договариваются чуть ли не за несколько месяцев, — сообщил Дмитрий Алексеевич то, что слышал от Раисы.

— При чём тут немцы? — возразил Константин. — Вовсе некстати.

— Никогда не спеши с выводами: под нашим зодиаком случаются даже самые невероятные вещи, — предупредил Дмитрий Алексеевич. — Но как хорошо, что ты сейчас здесь, а то я звонить хотел…

Он собирался позвонить, но позже, а с мачехой — поговорить наедине, теперь же получилось, быть может, даже лучше, так кстати образовался ещё один собеседник со своим свежим, надо надеяться, мнением. И значит, совсем кстати пришлась через минуту и бутылка виски на столе.

— Всё-таки, — улыбнулся Свешников, — здесь соблюдают ритуалы.

— Нет, — покачала головой Людмила Родионовна, — это другой случай. На сей раз у меня есть повод: я получила безумный, очень дорогой заказ. Буду оформлять квартиру некоего богатеющего юноши: для меня это неожиданная удача, её надо ловить за хвост — не дай бог, упорхнёт. И нужно выпить за успех — без этого не обойтись. Я, правда, как-то пообещала Мите чаю из японской чашки, какой у меня нет… Но вот скоро разбогатею — и Митя мне купит.

— Всё поровну, всё справедливо, — отозвался Дмитрий Алексеевич.

— Мой клиент, насколько я понимаю, бандит, — продолжила она. — Во всяком случае, он так легко расстаётся с деньгами, словно они чужие.

— Ну, знаешь, мы больше семидесяти лет прожили под бандитами и что-то не заметили, чтобы они легко расставались с нашими деньгами. А они не скрывались, мы знали их поимённо и в лицо и не путали, где свои, а где наши…

— Зато нынче не отличишь банкира от рэкетира, — заметил Константин. — Правда, это уже учли, и один умный человек придумал для них униформу: красные пиджаки.

— Выигрышное сочетание красного с чёрным: снаружи ярко, а внутри темно. Я только не поняла, кого всё-таки мы узнаём по этой форме — биржевиков или тех, других?