Анна Исакова - Ах, эта черная луна!

— Сейчас все будет на месте, — обещала цыганская королева и крикнула так, что дрогнула тяжелая занавесь.

Тут же появились цыганята и с ними грязные и счастливые Адина и Чок.

— А сумка? — спросила София.

Цыганка свела брови и зашипела. Место опустело, только Адина и Чок стояли, растопырив пальцы. А через минуту сумка оказалась рядом с Софией. Она была пуста. На сей раз, цыганская королева только взглянула грозно. Цыганята опять забегали. Они прибегали, бросали вещи в сумку и снова убегали. Вскоре сумка была полна и кое-какие вещи валялись рядом с ней. Мали увидала среди них свою парижскую пудреницу и потянулась за ней.

— Эту вещь не продавай, — сказала цыганка. — Пусть останется талисман. Тут в сумке много вещей на продажу. Осторожно только. Захочешь продать — поезжай в другой город.

Мали хотела сказать Софии, чтобы та разобрала вещи и взяла только то, что ей принадлежит, но та уже скрылась за занавесом, даже не попрощавшись, как следует.

— Простите мою подругу, — извинилась Мали перед цыганской королевой, — я верну вам все, чего в сумке не было.

— Это будет мне обидно, — отозвалась цыганка. — А часы я твоей подруге не верну. Они мне нравятся.

Цыганка вытащила из-за пазухи серебряную луковицу с обсыпанным мелкими бриллиантами вензелем и с любопытством посмотрела на циферблат. Часы принадлежали некогда Теодору Штубу, отцу Софии. Мали поклонилась и вышла. Занавес оставался приподнятым еще несколько секунд, а затем опустился.

Назавтра они пошли на пустырь за часами. София готова была отдать за них серьги с изумрудами. Но на пустыре не оказалось ни занавеса, ни цыган. София заплакала.

— Как ты думаешь, — спросила ее Мали, — евреи бросили бы своих товарищей на волю судьбы в этом погребе?

— Евреи не цыгане! — зло отрезала София. — У них есть сантименты.

— Не знаю, не знаю, — вздохнула Мали, — компаньон моего деда, бежавший с кассой, был как раз нашей породы.

— Поищи в голове мои часы! — велела София зло.

— Боюсь, что опять найду курицу, — не согласилась Мали.

— Тогда поищи мне телячью отбивную на косточке и салат нисуаз.

— Хорошо, — вздохнула Мали и напряглась.

Из калитки третьего дома слева вышел барашек.

— Боже мой! — всплеснула руками София. — Что мы будем с ним делать?

— Ничего, — грустно заметила Мали. — Лучше подумай, что мы будем делать с моей головной болью. Сколько раз я тебе говорила, что от этих упражнений у меня начинает болеть голова!

София виновато понурилась.

— Я не всерьез, — прошептала она. — К тому же я не просила баранью отбивную.

— А где я возьму тебе тут теленка?! — совсем уж разозлилась Мали. — Думать надо, что ты просишь! Кстати, хочешь ли ты сейчас, чтобы тебя принимали за цыганку?

— Ни за что, — мотнула головой София, — лучше умереть испанкой!

Юцер сидел на краю бахчи и думал. Вдалеке сидел узбек-сторож и следил за Юцером. Иногда он делал вид, что засыпает, опершись о палку. Так сторож поступал и раньше, чтобы позволить Юцеру украсть арбуз. Или дыню. Но Юцер не двигался, и сторож стал медленно приближаться к нему. Сторож любил знать, что на уме у людей, сидящих на краю бахчи и не желающих красть арбузы или дыни. Однако на сей раз он бы не мог догадаться, да и беспокоился напрасно.

Юцер не замечал сторожа. Юцеру казалось, что он сидит перед балетной декорацией. Задник был аляповато выкрашен в алые и оранжевые тона. Сцену занимали огромные зеленые шары с черными полосками и продолговатые объекты цвета меда. Юцер начал перебирать в памяти цвета меда — от темного гречишного до светлого цветочного. Он попробовал по памяти на вкус по капельке от каждого. Память ему и в этом не отказала. Хоть бы пчела прожужжала. Пчел не было. Между Юцером и задником сцены кружилась здешняя мошка, которую Юцер неправильно называл гнусом. В балетной постановке мошка должна светиться. Поползли ленивые мысли о том, каким именно цветом должна светиться среднеазиатская гнусь.

Юцер тряхнул головой и поискал более продуктивную ассоциацию. Теперь он был не балетным принцем, собирающимся станцевать мятежный танец между арбузами и дынями, а сэром Лоуренсом, принцем пустыни. Да, да, именно Лоуренсом. Дело требовало хитроумного замысла и отважного исполнения. Тем более хитроумного и отважного, что происходило оно в чужой стране, где бродили шайки разбойников, замыслы которых было важно разгадать, предупредить и заменить другими, выгодными Юцеру. Дело в том, что Юцер узнал вещь огромной важности, и с этим нужно было что-то делать.