Виталий Пуханов - Один мальчик [хроники]

У одной девочки тикали часики. В полночь часики звучно били двенадцать раз, и девочка превращала в тыкву любого мальчика, оказавшегося рядом. Поэтому к одиннадцати вечера девочка старалась вернуться домой и уснуть.

Одна девочка десять лет прятала лицо в улыбке.

Про одного мальчика никто не мог понять, что мальчик курит, или что пьет, или колет в вену, или глотает, нюхает, или что читает. А мальчик не курил, не пил, не колол, не глотал, не нюхал и не читал, мальчик просто смотрел на мир.

– Правда у каждого своя, но принадлежит она государству, – сказал один мальчик доброму волшебнику.

– А постправда тогда кому принадлежит? – спросил волшебник иронично.

– А постправда принадлежит будущим поколениям, людям, которые появятся здесь не скоро. Знаешь, когда решили создать институт национальной памяти? – спросил мальчик.

– Ну и когда? – скептически спросил волшебник.

– Когда поняли, что правда не бессмертна, как полагали наши предки, и что память можно и даже нужно стирать во имя счастья и процветания.

– А я по старинке память стираю, – сказал волшебник стыдливо и поставил на стол бутылку водки.

Один мальчик, вдохновленный идеями министра Медведева, придумал сначала название нового кофейного напитка – какачино, а из названия вывел и оригинальный рецепт. Мальчик арендовал кофейную тележку и от руки, как Дарья Серенко, написал плакат: «Здесь продается самый отвратительный кофе какачино, в его названии честно отражено его содержание». Цену за стаканчик мальчик поставил высокую, но скоро у тележки выстроилась огромная очередь, все хотели попробовать новинку. Мальчик заработал много денег и был принят в кофейную ассоциацию ведущих производителей кофе.

Одному мальчику снилась одна девочка и постоянно обижала его во снах. Все нагло у него отбирала: то квартиру, то машину, то одежду, то деньги – и при этом хамила. Мальчик столбенел во сне и не мог противиться, просыпался в холодном поту и целый день ходил больной. «Так дальше не может продолжаться! – сказал себе мальчик. – Но что я могу поделать? О! Я могу ее при встрече убить. Это во сне не могу, а в жизни смогу!»

Девочка испугалась и перестала сниться мальчику.

Одного мертвого льва в очередь пинали звери, не могли остановиться, пинали, пока лев вдруг не ожил. Лев очухался и сказал: «Спасибо, друзья, вы настоящие волшебники!»

Один мальчик сидел по горло в дерьме и даже не представлял, как из него выбираться. Он долго размышлял о природе дерьма и пришел к выводу, что всеобщее осуждение его положения как неприличного есть застарелый предрассудок, что-то вроде сексизма, и он не должен стыдиться своей жизни, а может и, наоборот, гордиться должен своей участью. И начал мальчик себя уважать и гордиться собой. Вскоре и другие мальчики и даже некоторые девочки зауважали мальчика и стали ему завидовать. Кончилось все тем, что мальчик продал место по горло в дерьме другому мальчику, вылез из дерьма, отмылся, купил костюм и шляпу, стал жить как обычный мальчик, иногда остро ощущая, что где-то в жизни совершил ошибку.

Один мальчик мечтал получить эстетическое наслаждение от поэзии Льва Рубинштейна. Мальчик ходил на лекции и семинары, даже пошел учиться на филолога, но стихи поэта скрывали глубины за рябью букв.

– У тебя просто нет вкуса, – сочувственно сказал добрый волшебник.

– Правда? – обрадовался мальчик и устроился сантехником в управляющую компанию.

«Алиса, не проеби миелофон!» – чуть было не сказал отец, прекрасно сознавая неизбежность всего и что слова его не только лишние и неуместные, а еще и нецензурные. Потому он промолчал.

Один мальчик сочинял разные истории про одного мальчика, многим эти истории не нравились, а потом незаметно начинали нравиться, и мальчика часто спрашивали, когда он издаст книжку историй про мальчика. Мальчик отвечал, что обязательно издаст когда-нибудь и называться книжка будет «Один мальчик».

– А как же девочки? – волновались все.

– А что девочки? Когда книжка выйдет, и девочки, за редкими исключениями, станут мальчиками.

Одному мальчику нравились восторженные дуры. В юности он был ими окружен, словно майскими бабочками, но с годами восторженных дур становилось все меньше, на их место заступали рассерженные дуры. И вот на пороге последней зрелости мальчик наблюдал уже лишь редкие всплески восторженной дурости. «Не ценили», – грустно подумал мальчик, но все равно не лайкнул пост одной из последних восторженных дур.