Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— Понять не сложно. Но я в тот момент хотел отрешиться от всего того, что олицетворял ты.

— Иными словами, считал меня своим врагом.

— Тебя нет, но тот клан людей, к которому ты принадлежал, да.

— Тогда я ему уже не принадлежал. Он уже выдавил меня к тому времени меня.

— Это знали очень немногие. А большинство до сих пор считают, что ты в какой-то степени принадлежишь этому преступному режиму.

— Но ты же знаешь, не принадлежу. Я даже на последних выборах голосовал против президента.

— Опять же это никому неизвестно, даже я, твой сын, только сейчас узнаю об этом. Да и что это меняет.

— Наше любое действие всегда что-то да меняет.

— Нет, — решительно покачал головой Алексей. — Ничего. Это все иллюзии.

— Ты очень бескомпромиссный.

— Как раз нет, мои соратники периодически меня упрекают, что я иду на компромиссы. Хотя мне так не кажется. Но с точки зрения Ростика — это именно так. Он-то как раз растет очень непримиримым. Меня периодически это пугает.

— Я понимаю. Если сравнивать вас в том возрасте, в котором он пребывает, то Ростик намного бескомпромиссней и решительней.

— В том-то и суть, — вздохнул Алексей. — Мне точно известно, что он давно в разработке у наших славных органов. И они ждут, когда его можно будет захомутать. При его поведении ждать недолго.

— Что же делать? — с тревогой спросил Герман Владимирович.

— Если бы знать. Я пытался с ним говорить — бесполезно. Он жаждет борьбы с режимом. Я сам удивлен степенью его ненавистью к нему. Не понимаю, откуда она.

— От тебя.

— Возможно. Но я его этому не учил. Я хотел, чтобы он уехал за границу и там бы поступил в какой-нибудь университет. Но он наотрез отказался.

— У меня родился тост, — сказал Герман Владимирович. — Выпьем за Ростика, чтобы он избежал всех напастей, которые готовит для него наше любезное отечество.

— Боюсь, тост не поможет, но выпить не откажусь. Если так можно было бы решить все проблемы. Я все хочу задать тебе один вопрос, отец.

— Самое время, Алеша.

— Когда ты был во власти, неужели вы все там не понимали, чем все это закончится. В одном фильме я слышал фразу, что после серых приходят черные. Вот они и пришли.

Герман Владимирович опустил голову.

— Мой ответ, наверное, тебя удивит — мы об этом почти не думали. Каждого члена правительства заботило в основном одно — успешно выполнять данные ему поручения. Или, в крайнем случае, хорошо отчитаться о них.

— И больше вас ничего не заботило?

— Почти ничего. Понятно, что публично мы заявляли, что думаем о судьбе России и так далее, но сами понимали, что все это брехня. Вот точно о чем думал каждый — о своей судьбе. Кто хотел обогатиться, кто сделать карьеру, кто добиться популярности у населения. Эти цели поглощают всего человека, без остатка. На другое не остается ни сил, ни времени, ни желаний.

— А чего хотел мой отец? Только честно.

— Да я и не хочу врать. Столько приходилось это делать, то противно. Значит, чего хотел я? А всего по немного: быть полезным стране и людям, шагнуть еще выше — в премьерское кресло, обеспечить себя до конца жизни. Ну, может еще чего-то, о чем забыл.

— И что же удалось из этого списка?

— Ты удивишься, но по большому счету ничего. Для народа сделал недостаточно, вместо карьеры — отставка, денег больших тоже не срубил. Не поверишь, но взятки не брал.

— Слухи ходят другие.

— Мне известны эти слухи, но их распускали недоброжелатели. Чем хочешь, клянусь, не брал, Алеша, я мзды. Предлагали в немереных количествах, но я отвергал. На меня по этой причине многие коллеги смотрели косо; я им мешал брать по полной программе.

— Что так?

— У них возникало чувство неловкости. Когда все берут, это одно состояние, а если рядом кто-то не берет, то — другое, уже не так это удобно. Звучит высокопарно, но я выступал в качестве голоса их совести. И как только появилась возможность, от меня сразу избавились.

— Я слышал о других причинах.

— Их было много. Но всегда человека можно оставить, а можно уволить. За меня никто не вступился, хотя это было обещано на самом высоком уровне.

— Это был сильный для тебя удар?

— Сильный, сынок, — вздохнул Герман Владимирович. — Я от него так до конца и не оправился.

— Но прошло столько лет! — воскликнул Алексей.

— Есть удары, которые не подвластны срокам давности. Мне очень хотелось вернуться хоть в каком-то качестве, но те, от кого это зависело, не позволили. Плохо, когда человек не может себя до конца реализовать.