Владимир Гурвич - В долине смертной тени [Эпидемия]

— «О, человек! сказано тебе, что — добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить перед Богом твоим», — процитировал священник. — Ее поступок — это прямая ваша вина.

— Это почему же наша вина? — возмутился Ратманов. — Разве я ее соблазнял на воровство? Что-то за собой такого не припомню.

— Вся твоя жизнь соблазнение других на воровство, — убежденно произнес отец Варлам. — Неправедно нажитое богатство и есть самое большое соблазнение. Говорил тебе уже — отдай то, что не принадлежит тебе по праву. И снова повторю это же — расстанься со своим имуществом, раздай сиротам, неимущим, больным и страждающим. И душа твоя очистится от того моря скверны, что сейчас в ней.

— Ну, хватит, не желаю слушать эти бредни! — со злостью в голосе проговорил Ратманов. Он повернулся к жене. — Не понимаю, зачем мы пришли к этому психопату. Больше я сюда ни шагу ногой.

— На колени, встань перед Его святым ликом на колени, — показал отец Варлам на изображение Христа. Голос священника был столь повелительным, что Ратманов невольно опустился на колени. При этом он с испугом посмотрел на священнослужителя. — А теперь кайся, — приказал он. — Это последний твой шанс, я вижу, как небесные силы собираются тебя наказать за все твои богопротивные деяния.

Ратманов после минутного замешательства пришел в себя и вскочил на ноги.

— Черт! — выругался он. Затем посмотрел прямо в лицо отцу Варламу. — Кто ты такой, чтобы тут меня судить. Какой-то поп из богом забытого прихода. Не хочу больше тебя ни видеть, ни слышать. Очень жалею, что пустил тебя в свой дом.

Ратманов с силой оттолкнул священника и выбежал из часовни. Софья Георгиевна виновато посмотрела на отца Варлама.

— Простите его, он не ведает, что творит, — сказала она. — Позвольте мне раскаяться и попросить у Бога прощения за него.

— Вы не можете этого сделать, каждый ответственен за собственные грехи, — отказал отец Варлам. — Если хотите их искупить, идите и сделайте так, чтобы ваш муж ушел бы с дороги тьмы и вышел бы на путь света. Это вам мое задание, как моей прихожанки. — Он вдруг почти вплотную подошел к женщине. — Если вы этого не сделаете, погибните оба — и вы и он. Для Господа судьба мужа и жены — это одна судьба.

— Я понимаю, — проговорила Софья Георгиевна. Она с тоской подумала о том, что ей вряд ли удастся убедить мужа раскаяться и уж тем более, отказаться от своего имущества. При этом она ощущала, как собирается угроза над головами всех членов ее семьи.

— Папа, я не понимаю, зачем нужна тебя это актриска. У меня нет никого желания ее снимать. Твои зрители ждут от тебя совсем другой передачи. Сейчас самое время, чтобы поднимать народ. А ты хочешь говорить про кино.

— Ростик, я не собираюсь говорить про кино. Ты знаешь, я далеко не самый большой его любитель. Но я считаю, что людям будет интересно услышать взгляд на то, что происходит у нас сейчас, со стороны. Мы так привыкли к нашей действительности, что зачастую не можем по-настоящему понять, что же у нас реально творится. Вот пусть она и расскажет нам, как все ей видится.

— Да, какая разница, что она видит. Я тебе уже много раз говорил: надо поднимать народ на борьбу с этим мерзким режимом. А ты, наоборот, успокаиваешь людей, хочешь отвлечь их от борьбы с помощью этой француженки. Я никогда не думал, что ты будешь так поступать.

Азаров и Ростик спорили уже не меньше получаса, а все никак не могли прийти даже к относительному согласию. Наоборот, с каждой минутой их расхождение только возрастало. А с ним — и ожесточенность спора.

Азаров встал и раздраженно прошелся по комнате.

— Как ты не понимаешь, мы не можем сейчас поднимать людей, это крайне безответственно. Это приведет к дезорганизации всей государственного механизма, включая медицину. А значит, количество смертей резко подскочит. Ты этого хочешь?

— Я хочу свергнуть этих мерзавцев, включая дядю Мишу. Папа, сейчас это самое главное. А все остальное не важно. Потом разберемся.

— Это ты скажи тем, кто умрет из-за таких твоих действий, — возразил Азаров. — Нельзя быть столь бесчувственным, мы не имеем права так вести себя. Если мы, создавая хаос, придем к власти, люди нам этого не простят.

— Если мы ничего не предпримем, то мы не просим себе такое поведение, — возразил Ростик.

— Вы все не можете понять: власть — это очень важно, но важнее, как и какими мы к ней придем. Столько уже было примеров, когда одни свергали других, но от этого никому не становилось лучше. Знаешь, сынок, нет ничего в мире страшней, чем власть, она коверкает самых стойких и казалось бы неподкупных. А глядишь через год все то же самое, если не хуже. Вот этого я боюсь больше всего.