Сергей Волков - Ильич

— Спасибо, — пробормотал Серый, чтобы что-то сказать, и побрёл к столику.

— Значицатак! — отпив полбанки, провозгласил Челло. — Во сколько у тебя встреча с Флинтом?

— А ты откуда знаешь? — не в первый уже раз удивился Серый.

— Чува-ак! — ласкового улыбнулся ему вместо ответа Челло. — Ну?

— В шестнадцать ноль-ноль в «Шехерезаде».

— Вместе пойдём, — не спрашивая, а словно бы отдавая приказ, сказал Челло. — Иначе он тебя сожрёт.

— В смысле? Я сам кого хочешь… — не согласился Серый.

— Сожрёт, сожрёт, — часто закивал Челло. — Он тебе наживку кинул? Кинул. Ты её проглотил? Проглотил. Он подсек и вытащил тебя на берег. На берегу тебе плохо — поэтому ты пришёл ко мне. Но ты всё ещё в его власти. И огонь разожжён, и сковорода приготовлена. Так что пойдём вместе. Представишь меня как своего… юрисконсульта. Конечно quid quisque vitet, nunquam homini satis cautum est in horas, «никто не может знать, когда какой беречься опасности», но я хорошо знаю Флинта, и это явно пойдёт тебе на пользу.

— Откуда знаешь?

— Мы… — Челло радостно, легко рассмеялся, — мы вместе в школе учились, чува-ак. Одноклассники. И одну девчонку любили.

— И чё?

— Ничего. Я на ней женился, а Флинт нет.

Серый непонимающе посмотрел на Челло. Ему было сложно представить этого человека женатым.

— Она умерла, — после короткой паузы сказал Челло. — Во время родов. И всё.

— Чё — всё?

— Всё — всё.

Афганца похоронили у самых ворот городского кладбища, у дороги. Могила была простая — холмик и крест с табличкой. Похороны оплатил городской Совет ветеранов войны и труда, по «системе взаимозачётов». Хромой дядька с обритой головой, представитель Совета, долго и путано рассказывал Серому, что их Совет и афганский должны быть вместе, потому что не важно, ветеран какой ты войны, вот он вообще в Эфиопии воевал, и что там, не так людей убивали что ли, как в Сталинграде или под Баграмом? И вообще вот ещё чернобыльцы лезут, а они как раз свой совет должны создавать. И хорошо, что Афганца не свои хоронили, а они, городские ветераны, потому что у них и участки есть вот, ещё при советской власти выделены, и деньги из гориисполкома, который теперь мэрия, идут, правда, они их сразу закрывают мероприятиями, поэтому живых-то денег никто и не видит, но и не надо, главное — работа делается, подрастающее поколение перенимает опыт, и культурные мероприятия тоже проводятся…

Он все бубнил и бубнил, уже и могильщики со своими лопатами и верёвками ушли, и пошёл дождик, а он раскрыл зонтик, тоже кривой, как и хозяин, с торчащей спицей, и начал опять — про систему взаимозачётов, которая очень удобная в нынешний переходный период.

Серый стоял, слушал, смотрел на холмик свежей земли, мокрый от дождя, на табличку с буквами и датами, и вспоминал почему-то не Афганца, не его «кольцо», не словечки, не загулы, и даже не драки, а старика-зонщика, пытавшегося утащить алюминиевый провод.

От того остался только советский «железный» рубль с Лениным. От Афганца не осталось ничего, даже медали — её забрали в военкомат…

— А Анна Петровна сказала в тот момент, что необходимо проводить мероприятия не только с учащейся, но и с рабочей молодёжью… — говорил лысый, глядя невидящими глазами в хмарную даль.

— Времени сколько? — спросил Серый.

— Начало четвёртого, — не меняя тона, ответил лысый, и продолжил: — …у нас есть баянист, он механиком плавал на «Геленджике». Не плавал, ходил, он все время поправляет, но это не важно. Он играет так, что душа вот здесь разворачивается…

— Мне идти надо, — сказал Серый и зачем-то добавил: — Извините…

Он повернулся и зашагал в сторону города. В четыре в «Шахерезаде» его ждал Флинт, а перед этим ещё нужно было встретиться с Челло, они договорились пораньше, без десяти минут, пересечься на углу и зайти вместе.

— Старичок, ты просто прирождённый переговорщик! — похохатывал Челло, шагая рядом с Серым. — Как ты его! А юристы просто онемели от твоего красноречия. Правильно говорили древние: «Aguila non captat muscas» — «орёл мух не ловит»!

Вечерело, все также накрапывал дождь. Облачное одеяло колыхалось над Средневолжском, а вдали, над Волгой, его край свисал прямо в воду и казался черным.

— Кончай, — хмуро буркнул Серый.

За все время переговоров он не произнёс ни слова, только в самом начале сказал Флинту: «Здрассте». Теперь Серый злился на себя — не так надо было.

Не так.

Но ничего изменить было уже нельзя, а сожалеть об этом — глупо. Время ушло. Оно пролетело мимо, как вот эти вот капли дождя, и теперь оставалось только молчать, злиться и слушать трескотню Челло, появление которого вместе с Серым в «Шахерезаде» не просто удивило, а раздосадовало Флинта.