Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

— Двести шестьдесят на три не делится, — быстро сосчитал молодой человек.

А дядя Костя, не взглянув в его сторону, потрогал лацкан. Действительно, требовалось прервать разговор, чтобы девушка могла спокойно поесть. Официанты стояли вдоль стены, французы затянули «Марсельезу», да так громко, что прохудилось небо, но дождик за окном покапал и быстро закончился.

— Всегда хотел узнать, о чем говорится в их гимне, — сказал пожилой, ни к кому вроде не обращаясь.

— Вперед, сыны Отчизны, — начала переводить девушка и вдруг непонятно чему улыбнулась: наверное, посмотрела внимательно на туристическую группу, — короче говоря, «Пойдем, напьемся крови сытых буржуев».

— Хорошая песенка, — усмехнулся дядя Костя, — веселая.

Никто, впрочем, не смеялся, а французы и вовсе стали очень серьезными, потому что принесли счет, но он оказался общий — на всю группу; туристы попросили выдать каждому отдельный на сумму съеденного и выпитого именно им. Для официантов сделать это оказалось тяжелой и почти невыполнимой задачей — тем более, что французы проверяли все на своих калькуляторах. В результате общая сумма счетов оказалась меньшей, чем в единственном первоначальном.

— Нет, — хором сказали официанты, — то есть ноу — здесь что-то не так. Кто-то, наверное, ошибся; может быть вместо того, чтобы умножить, кто-то случайно разделил, а в общественном питании делить вообще нельзя; особенно в нашем ресторане. Официанты позвали на помощь буфетчицу с огромным двадцатичетырехразрядным калькулятором. Но несмотря на японские комплектующие, ее аппарат вообще выдал черт-те что.

— Откуда еще три бутылки водки взялись? — шепотом возмутилась буфетчица, — вы у меня в буфете их не брали. Опять, что ли, паленкой иностранцев глушите? Хотите жить лучше всех? Мало того что левак втихую тащите, дак…

— Кес ке се «левак»? — поинтересовался один из французов.

— При чем здесь кошка? — удивилась буфетчица.

И отмахнулась калькулятором. А французы уже увидели на нем подсчитанное буфетчицей и радостно закивали головами.

— Уи, уи, — закричали они, — так есть карашо. Ми будем платит.

Один даже схватил буфетчицу за локоть и даже ухитрился от радости поцеловать тыльную сторону ее ладони.

— Мэ лессэ муа дон мсье, — заорала буфетчица, — мэ зэтве фу! Охренел, что ли?

Запахло международным скандалом, и Аня пошла примирять конфликтующие стороны. Очень кстати, потому что через минуту в ресторан зашла группа немцев и каждый из них тоже держал в руке калькулятор. У одного их было целых два на случай, если один из них испортится.

— Was ist dos? — спросил запасливый немец, кстати, лысый.

И тогда Аня объяснила ему, разумеется, по-немецки, что кельнеры отказываются принимать чаевые, а французы пытаются всучить их силой, как это принято в парижских бистро.

— О-о-о! — поразился доверчивый житель Брауншвейга, — das ist gut!

И замахал рукой своим нерешительным землякам:

— Kommen sie hier! Schneller!

Французы наконец решили рассчитаться. Доставали из карманов уже ненужные им рубли и все равно пересчитывали данную им сдачу.

— Вот это девушка! — восхитился Саша, — языки знает и к тому же красавица.

Он вздохнул и добавил:

— Волосы у нее цвета спелой ржи.

И сам обрадовался красоте своего сравнения.

— Где ты рожь-то видел, — усмехнулся дядя Костя.

— Ну я вообще, — смутился Саша, — для образа загнул.

Пожилой усмехнулся, но ничего не произнес больше. Пригладил лишь ладонью свои и без того прилизанные волосы, сквозь седину которых пробивались, между прочим, бледно-желтые полосы соломенных прядей. Может быть, старик и хотел что-то сказать, но в это время в кармане пиджака его молодого приятеля затренькал мобильный телефон.

— Ну, — гаркнул Саша в трубку, — папа здесь. Хорошо, сейчас мы туда подскочим.

Он снова засунул аппаратик в боковой карман пиджака и посмотрел на старика.

— Вася Толстый в Париж соскочить намылился, — произнес он, — надо в аэропорт подъехать, его перехватить.

А в зале кроме них уже находились только немецкие туристы, не считая, конечно, суетящихся официантов. Снова полезли на сцену балалаечники и, вздохнув, в сотый раз за день грянули «Светит месяц, светит ясный…» Девушка-гид и французы исчезли.

— Ничего, — произнес себе под нос дядя Костя, — в аэропорту встретимся.

Покосился на своего спутника и добавил, поднимаясь из кресла:

— Может быть.

Но что это означало, вероятно, и он сам не смог бы объяснить.