Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

— Погоди, — прозвучал голос Бориса, — сперва надо с этими тварями разобраться.

По коридору прогремели шаги народного мстителя — уверенные, неторопливые, как неотвратимость наказания за все грехи человечества. Потом последовал мощный удар ногой в дверь комнаты Любови Петровны. Удар был такой силы, что дверь треснула и, влетев в комнату, повисла на одной петле.

— Выходи, старая крыса!

Потом Борис обернулся к двери Аниной комнаты. Зная, что эта дверь уже точно на запоре, отошел на два метра, разбежался…

Анечка положила трубку на рычаг телефонного аппарата и открыла дверь. В этот момент в комнату влетел с выставленной вперед ногой Борис и упал на спину. Аня включила свет, взяла телефонный аппарат двумя руками — все равно уже не нужен и, подняв его над собой, ударила Бориса по голове.

— Кого ты назвал старой крысой, уголовник?

Аппаратик в последний раз в жизни звякнул и раскололся.

— Ай! — вскрикнул Борис и повалился на бок, прикрывая голову руками.

Аня еще раз подняла аппарат, но Любовь Петровна, появившаяся в коридоре, сказала чуть слышно:

— Не надо, доченька. Он сам не ведает, что творит.

Борис полз на четвереньках к выходу из комнаты. В коридоре стояла онемевшая от удивления Виолетта. Скорость движения соседа все увеличивалась, словно он собирался бежать стометровку, но споткнулся на низком старте и теперь пытается догнать умчавшихся вперед спринтеров. Борис проскочил мимо жены и, так и не выпрямившись, влетел в свою комнату, открыв головой дверь, при этом опять сказал: «Ай!»

Аня пошла на кухню, по пути сказав Любови Петровне:

— Мамочка, ступай спать: больше ничего интересного не будет.

Это, видимо, услышал контуженный телефоном Борис.

— Все! — заорал он, — достали!! Ах, как они меня достали!!!

Зачем она пришла на кухню? Теперь стояла и пыталась вспомнить. Огляделась: два кухонных стола — один маленький и пустой, второй большой, с одиноким стаканом и жестяной консервной пепельницей с черным от сажи нутром, соседская кастрюлька на плите, их же грязное полотенце, которым они вытирают руки, протирают стол и, может быть, даже пол, ведро в углу, опять же соседское — в нем солятся сыроежки под круглой фанеркой, придавленной кирпичом с дырочками.

— А-а-а! — раздался вопль, и в кухню ворвался Борис с ножом в руках.

— Анечка! — закричала в коридоре мама.

— Ну что ты, — приближался сосед, поигрывая ножом, — крем-брюле-парле-франсе-туапсе. Сейчас я тебя на кусочки порежу, а потом твою мамашу.

Ему оставалось сделать еще три шага, когда Аня наклонилась и достала из соседского ведра кирпич.

— Смелее, урод! — спокойно произнесла она, и вдруг кровь прилила к ее лицу, но не от страха или жалости к соседу: она вспомнила мальчика, который бросился с кирпичом на милиционера, чтобы забрать единственную память об отце.

А Борис сделал еще шаг, но теперь он размахивал рукой с выставленным ножом так, словно кистью быстро окрашивал всю плоскость закрывающего путь невидимого шлагбаума.

— Только тронь меня, только тронь! — повторял он, размахивая ножом.

И сделал еще полшага.

Аня целила в лоб, но кирпич оказался слишком тяжелым. Удар плашмя пришелся в верхнюю часть груди — как раз под подбородок. Борис вылетел из кухни, ударился спиной о стену коридора, после чего повалился лицом вниз.

— Убила! — прошептала Виолетта.

Аня вышла в коридор, перешагнув через поверженное тело, и увидела, как медленно, держась одной рукой за стену, а другой за сердце, опускается на пол ее мама.

Длинные пронзительные звонки прорезали ночное пространство, они куда-то торопились, догоняя друг друга.

«Неужели это был сон, — подумала Аня, — не было разбитого телефонного аппарата, ведра с солеными сыроежками, придавленными красным кирпичом, угроз Бориса, сердечного приступа у мамы?»

Она проснулась окончательно: действительно, надрывался искалеченный аппарат. И чтобы остановить этот невероятный трезвон, достаточно было только поднять трубку.

— Это кто? — услышала Аня бодрый незнакомый голос.

— Почти два часа ночи, — прошептала девушка.

— А у нас еще двенадцати нет, — радостно сообщила женщина.

Голос ее показался знакомым, но вспоминать, кому он принадлежит, не было никакого желания.

— Это тетя Мира говорит из Израиля! Мне нужна Любовь Петровна.

— Аня слушает.

— Анечка, деточка! — обрадовалась бывшая соседка, — какая ты уже большая! Наверное, школу уже заканчиваешь?