Игорь Рыбинский - Графиня Монте Карло

— Саша, я на все согласен.

Условие было необременительным, даже наоборот, выгодным в некотором отношении — Филиппу предоставили жилье и работу. Квартиру ему, конечно, не выделили, а только комнату в квартире. На окраине, с видом на железную дорогу. Но зато соседей было немного — всего двое: супружеская пара Борис и Виолетта. И родители жили неподалеку, и работа рядом — Филипп заведует теперь пунктом приема стеклотары. Он и приемщик, и грузчик, но не унывает, иногда веселит постоянных клиентов, рассказывая, что был прежде банкиром и валютным миллионером. Все смеются, а остроумный приемщик тоже пытается улыбнуться, но ничего у него не получается — рот кривится, а глаз начинает дергаться. Красное вино Филипп на дух не переносит и пьет только водку. Все потихоньку начало утрясаться, и у Кухарского-младшего проснулся даже интерес к жизни. Однажды Борис застукал на кухне Виолетту, целующуюся с соседом; хотел возмутиться, но сказал только:

— А ну вас!

И пошел в свою комнату спать.

Вздрогнул он только один раз, когда на кухне молодой приемщик стеклотары с каким-то остервенением крикнул:

— Ти амо!

И повторил, но уже тихо, но со злобной тоской:

— Ти амо!

Белый мерседес «Майбах» тридцать восьмого года выпуска пересек Невский проспект и не спеша катил вдоль набережной канала Грибоедова, направляясь к Храму Вознесения Христова, называемому в народе просто Спасом-на-Крови. Прохожие с интересом смотрели на красные покрышки колес, а некоторым счастливцам удавалось даже разглядеть за стеклом красивую светловолосую иностранку-миллионершу; конечно, миллионершу, ведь откуда у простых людей такие машины?

— Шумахер, может, ты знаешь, куда Саша отправился? — спросил Алексей Федорович.

Но водитель ничего не ответил, только покачал головой.

— Он пришел ко мне со спортивной сумкой, — уже в который раз рассказывала Анна, — говорит, что попрощаться. Я спрашиваю: «Куда собрался?» А он только плечами пожал. «Не пропадай!» — говорю.

А Саша улыбнулся, поцеловал меня и рукой махнул:

— Не пропаду!

— Что с ним может случиться? — не выдержал Шумахер, — вернется.

И тут же перевел разговор на другую тему:

— Анна Константиновна, а правда, что Вы производство автомобилей в России открываете?

— Пока только сборочное, а потом наверняка и собственные машины будем делать. Завтра прилетит мой старинный приятель: он будет директором, а ты, если хочешь…

— Водителем-испытателем, — обрадовался Шумахер.

Но Денис должен был прилететь не один. Старую графиню не пришлось уговаривать. Она сама выбрала авиатранспорт, сказав, что самолетом получится быстрее, чем на подводе.

— Удивительно, — вздохнул Радецкий, — до сих пор не могу поверить, что она моя тетка, пусть не по крови, но все же. Выходит, что мы с Константином Ивановичем были родственниками, а познакомились в тюрьме.

— Все мы в России родственники, — вздохнула Аня, — и все когда-то жили в тюрьме, хотя и по обе стороны решетки.

Автомобиль остановился в десяти метрах от рядов, где продавали матрешек и самовары. Чуть поодаль художник выставил свои картины, надеясь, что иностранцы, высыпавшие из двух подъехавших экскурсионных автобусов, что-нибудь приобретут. Молоденькая девушка-гид стояла возле открытой двери одного из автобусов и курила, поглядывая на «Майбах»:

— Когда-то и я водила группы по городу, — улыбнулась Аня, — сюда приезжала часто, и многие художники уже узнавали меня, здоровались, пытались познакомиться.

Но Радецкий не слушал ее.

— Анечка, я наверное с ума скоро сойду. Мне везде сын мерещится. Вон тот бородатый, что с краешку пристроился, мне кажется вылитым Андреем.

Анна открыла дверь и вышла из автомобиля. Иностранцы расступились, пропуская ее. Девушка подошла к бородатому художнику, который внимательно изучал купола Собора. Подошла и спросила:

— Ну как, удалось сегодня что-нибудь продать?

— Как обычно, — ответил машинально по-французски Андрэ.

А потом улыбнулся и сказал по-русски:

— Нет.

Аня схватила его за локоть и потянула к машине:

— Пойдем: тебя отец ждет.

Лосиха шла по хрупкому льду, а за ней бежал ее детеныш. Впереди не было ничего, кроме голубого пятна, поросшего соснами острова. Лосенок устал, тонкие ноги его подгибались и скользили, иногда он останавливался и отставал, но мать возвращалась и подталкивала его мордой к острову. Но когда уже были различимы черные верхушки сосен, лед стал трескаться и ломаться. Лосиха рванула, пытаясь побыстрее уйти от опасного места, но, не сделав и десятка шагов, провалилась в воду. Она выбросила на лед передние ноги и попыталась выбраться, но это ей не удавалось. Тонкий лед не мог выдержать ее тела, она проваливалась снова и снова и все равно стремилась к острову. Лосенок подбегал к ней, но мать подталкивала его мордой, стараясь не подпустить к полынье. Она приближалась к берегу, оставляя после себя полосу темной воды, в которой плавали обломки весеннего льда, и когда остров был совсем близко, силы оставили ее. Лосенок стоял у воды, где только что была мать, и дрожал от усталости и страха. Но с берега к нему шел человек, который остановился от детеныша в нескольких шагах, а потом, развернувшись, пошел к деревьям. Лосенок в последний раз посмотрел на воду. И побежал за человеком.