Алексей Винокуров - Темные вершины [litres]

– Бедняга, – неожиданно для себя проговорил Буш. – Каково тебе тут одному – в пустоте, сироте?

В ту же секунду случилось необыкновенное: древний базилевс открыл глаза, посмотрел ими на Буша – и глаза эти оказались выцветшими, как васильки, как наличники на окнах, как все наше чужое среднерусское небо.

Буш попятился, крик застрял у него в глотке.

– Где я? – жалобно спросил великий старец.

В голосе его, сухом, надреснутом, не было ничего ужасного или даже просто пугающего. Это был просто старик, перенесший инсульт, старик, который проснулся в собственном доме и не узнает ничего вокруг.

– Где я? – повторил он, устремив на Буша васильковые глаза (Буш подумал, что, наверное, такие же, выцветшие и беспомощные, должны быть и у него самого, иначе кто бы поставил его базилевсом).

– Вы в безопасном месте, – выдавил Буш – а что он мог еще сказать?

– В безопасном? – переспросил первый предтеча и, видимо, не поверил Бушу, не до конца поверил. Вместо того чтобы продолжить разговор, он уперся тощими пигментными руками в края домовины – старые доски затрещали – и сел в своем гробу. Желтый, почти прозрачный, смотрел он на Буша с упреком, губы шевелились беззвучно, белесая бровь подергивалась.

– Я вспомнил, – пробормотал он с испугом, – я все вспомнил. Вы меня похоронили. Там было еще трое таких. Страшные, они звали себя триумвирами. И вот похоронили, а я живой. За что? За что вы так со мной? Что я вам сделал плохого?

Щека у него задрожала, сухой глаз с выпавшими ресницами увлажнился.

– Ничего я не сделал плохого, – повторил предтеча убежденно, – ничего! А меня похоронили. Живьем. Вот так-то…

Он вытянул восковые свои, старческие руки по направлению к Бушу.

– Помогите выбраться, – потребовал он.

Буш заколебался. Страшная картина встала перед его глазами – оживший мертвец, бредущий в полной темноте по дремучему лесу, хриплым голосом выкликающий из-под земли то ли мертвых товарищей своих, то ли само вековечное Зло, гнездящееся до поры в тектонических пустотах.

– Помогите, – повторил старец, – прошу…

Превозмогая себя, содрогаясь от ужаса, а больше – от жалости, Буш взял его за протянутые руки. Несмотря на восковую их желтизну, были они теплые, живые. Предтеча закряхтел, напрягая слабые свои силы, попытался встать, но у него не получилось. Он заплакал от обиды.

– Что со мной сделали люди, – он размазывал по лицу медленные старческие слезы, – что вы со мной сделали…

Не в силах противиться жалости, Буш обнял его, приподнял легкое тело, оно оказалось хрупким, мягким, почти прозрачным, как будто было телом младенца, а не каменным трупом, вытащил из гроба. Не зная, что делать дальше, так и застыл, прижимая к себе.

Так он стоял секунду, другую и вдруг почувствовал, что тело в его руках быстро разогревается, как будто идет из него невидимый огонь – горит, язвит, жжет руки. Он захотел поставить предтечу на пол, но тот, словно клещ, вцепился в него, не оторвать никакими силами. Буш чувствовал, как это чужое, страшное тело проникает в него, прорастает, пускает корни, становится с ним одним целым. Теперь его жгло не только снаружи, но и изнутри, погибельный огнь охватил его, жег живьем, превращал в пепел, в дым.

Предтеча взревел, распахнул чудовищную пасть и впился в него – и это был уже не человек и не мертвец даже, а бессмертный червь плательминт Гегенбаур, неуничтожимый, вечный, возвращающийся на круги своя, где огнь его не угасает…

Буш закричал от нестерпимой боли и проснулся.

– Что, братишка, задремал? – дружелюбно спросил его Беспалый.

Буш посмотрел по сторонам, с трудом понимая, где он и что. Навстречу катилась дорога, ели отмахивали своими мохнатыми лапами, помечая километры, воздух за окнами сгущался, превращаясь в голубое вечернее желе.

Ему приснилось это, подумал он с облегчением, всего только приснилось. Но тут же в голову пришла и другая мысль: а что именно ему приснилось? Только ли кадавр или все остальное тоже – вся эта история про Орден, про страшные тайны триумвиров, про хамбо-ламу, наконец…

Конечно, можно было спросить у водителя, но Буш отчего-то не захотел.

Воздух стал уже совсем синим, и на небе зажглись первые звезды, когда Беспалый притормозил и с непонятной грустью сказал Бушу:

– Поворот на Коску. Тут до города два километра всего топать. Хочешь, поймай кого-нибудь, хочешь, так иди…

– Спасибо, подумаю, – осторожно отвечал Буш, открывая дверцу и с трудом опуская на ступеньку затекшие ноги.