Джоан Дидион - Год магического мышления [litres с оптимизированной обложкой]

Смерч наконец остановился, не причинив разрушений, сразу за границей с Вайомингом. В ту ночь в “Степ райт инн” на перекрестке Хиггинсон и Хиггинс Тереза спросила, правда ли, что смерч не задевает дважды одно и то же место. “Понятия не имею, – сказал Дж. Дж. – Но это правдоподобно. Как с молниями. Ты разволновалась. Я хотел тебя успокоить”. Это было настолько близко объяснению в любви, насколько Дж. Дж. был способен на подобное объяснение,

Вернувшись в самолет, оставшись наедине с Кинтаной, я развернула один из доставленных юнцами гамбургер и разделила его пополам. Кинтана куснула пару раз и покачала головой. На обычную пищу ее перевели всего за неделю до того, и она ела по чуть-чуть. Стома все еще оставалась на месте на случай, если она вовсе не сможет есть.

– Все будет в порядке? – спросила она.

Я предпочла убедить себя, что она спрашивает, доберется ли она благополучно до Нью-Йорка.

– Безусловно, – сказала я.

Ты в безопасности.

Я рядом.

Безусловно, она будет в полном порядке в Калифорнии, помнится, сказала я ей за пять недель до того.

Вечером, когда мы добрались до Института Раска, Джерри и Тони ждали нас снаружи. Джерри спросил, как прошел перелет. Я ответила, что мы перекусили “бигмаком” на кукурузном поле в Канзасе.

– Это был не “бигмак”, – сказала Кинтана, – это был “квортер паундер”.

В тот день в палате Кинтаны в Пресвитерианской больнице, когда я читала сверку “Ничто не утрачено”, мне показалось, что в последнюю фразу этого отрывка о Дж. Дж. Маклюре, Терезе Кин и торнадо, возможно, вкралась ошибка. Я никогда не изучала специально грамматику, полагаясь лишь на то, что на мой слух звучало верно, но тут я не была уверена, что это звучит верно. Фраза в сверке выглядела так: “Это было настолько близко объяснению в любви, насколько Дж. Дж. был способен на подобное объяснение”. Я бы вставила предлог: “Это было настолько близко к объяснению в любви, насколько Дж. Дж. был способен на подобное объяснение”.

Я сидела у окна и смотрела на льдины на Гудзоне и думала над этим предложением. “Это было настолько близко объяснению в любви, насколько Дж. Дж. был способен на подобное объяснение”. Это важное предложение, и раз уж ты его написал, ты бы не хотел написать его с ошибкой – но опять-таки, если ты специально написал его именно так, ты бы не хотел, чтобы его исправляли. Как же он его написал? Что имел в виду? Каким хотел его видеть? Решение оставалось за мной. Какой бы выбор я ни сделала – возможно, именно этим выбором подведу Джона, даже предам. И это была одна из причин, отчего я плакала в палате Кинтаны. Вернувшись в тот день домой, я проверила корректуру, и первую сверку, и черновой файл. Ошибка – если это ошибка – была там с самого начала. Я не стала исправлять это предложение.

П о чему ты всегда должна быть права.

Почему за тобой всегда должно быть последнее слово.

Хоть раз в жизни – просто оставь как есть.

Кинтана и я летели на Восток на “Сессне”, которая заправлялась на кукурузном поле в Канзасе, 30 апреля 2004 года. На протяжении мая, июня и первой половины июля, пока она находилась в Институте Раска, я мало что могла для нее сделать. Я почти каждый день ездила после обеда на Восточную Тридцать четвертую улицу повидать ее, но терапия продолжалась почти непрерывно с восьми утра до четырех, и в половину седьмого, самое позднее к семи ее клонило в сон. С медицинской точки зрения она была стабильна. Могла есть самостоятельно – гастростому пока не убирали, но и не использовали. Восстанавливалась подвижность в правой руке и ноге. Восстанавливалась и подвижность правого глаза, без которого Кинтана не могла читать. По выходным, когда не было терапии, Джерри возил ее на обед и в кино где-нибудь поблизости. Потом он ужинал с ней. Устраивали пикники, и к ним присоединялись друзья. Пока Кинтана находилась в Институте Раска, я могла поливать цветы у нее на подоконнике, могла отыскать чем-то (непонятно чем) отличающиеся кеды, которые велел купить ей физиотерапевт, могла сидеть с ней в теплице рядом с холлом клиники и следить за парчовыми карпами в пруду, но, когда она покинет реабилитационную клинику, я не смогу делать даже это. Кинтана приближалась к тому моменту, когда – если мы хотим, чтобы она полностью выздоровела – ей снова понадобится самостоятельность.

Я решила, что и мне за лето следует достичь того же.

Сосредоточенность, необходимая для работы, еще не вернулась, но я могла приводить в порядок дом, могла взять свою жизнь под контроль, разобраться с непрочитанной почтой, например.