Обычно он возвращался по берегу, а тут почему-то решил пойти кругом. Шёл неспешно, ноги наливались тяжестью. Потом остановился как вкопанный. Полыхавшая, как пожар, вечерняя заря окрасила его широкую спину ярко-красным. Качнувшись в её лучах, он вдруг повернулся и припустил на берег реки. Он бежал сломя голову и что-то бормотал на бегу. Ветерок разлохматил шапку чёрных волос, крепкое дюжее тело раскачивалось, руки ходили ходуном, ноги оставляли глубокие отпечатки на влажной земле. И неожиданно остановился.
Среди высокого ивняка стояла Сяо Куй. Волосы у неё были подвязаны красным платочком.
Медленно подойдя к ней, Баопу увидел, что она плачет. Она видела, как он направился было в другую сторону.
Они присели под ивами на корточки. Сяо Куй всё ещё плакала. Баопу нервно закурил, но она вытащила у него сигарету, отшвырнула и положила голову ему на грудь. Баопу обнял её, стал целовать волосы, а она смотрела на него снизу вверх. Большими грубыми ладонями он вытер ей слезы, и она вновь опустила голову. Он целовал её и мотал головой: «Сяо Куй, не понимаю я тебя». — «Тебе меня и не понять, — кивнула она. — Я тоже не понимаю тебя. Сидишь, вот, в мельничке с совком в руке и слова не скажешь. Сидишь как каменная статуя, а энергия из тебя так и брызжет. Я всегда побаивалась таких молчунов. Но знала, что рано или поздно буду твоей». Баопу взял её лицо обеими руками, глянул в пылающие глаза и покачал головой: «Я же из семьи Суй… И ты станешь моей?» — Сяо Куй кивнула. Оба замолчали и сидели, прижавшись друг к другу, пока солнце совсем не закатилось. Потом встали и пошли домой. «Не очень-то мы с тобой разговорчивые», — сказал Баопу, когда пришла пора прощаться. Сяо Куй погладила его грубую ладонь, поднесла к носу и понюхала.
Баопу считал, что именно после этого его стала мучить бессонница. Он ворочался на кане, стараясь заснуть, и тут кто-то подошёл и взял его ладонь. Он протянул обе, чтобы она их понюхала, и сердце исполнилось невыразимого блаженства. Она вышла на улицу, он последовал за ней. В лунном свете всё вокруг было смутно и расплывчато. Она шла впереди, но стоило ему моргнуть, как она исчезла. Потом выскочила откуда-то сзади, лёгкая, как связка соломы. «Гуйгуй! Гуйгуй!..» — позвал он и протянул к ней руки. Но там был лишь белый-белый лунный свет. Он так и не заснул в ту ночь, а наутро отправился на мельничку, где оставалась лишь клетка со сверчком. Забирать вёдра она больше не приходила. Он покормил сверчка цветками яшмовой тыквы и пошёл в цех. Красными от воды руками Сяо Куй промывала лапшу. Он так и не окликнул её. Восседавший наверху Ли Чжаолу из семьи Ли в этот момент стучал стальным ковшом, приговаривая: «Хэнъя! Хэнъя!» — «Здоров этот молодец стучать», — говорили внизу. Задрав голову, Баопу глянул на широкоплечего детину и заметил, что тот не отрывает глаз от Сяо Куй. Ни слова не говоря, Баопу вернулся к себе на мельничку. Там с грохотом вращался старый жёрнов. Под этот грохот покачивал головой старый бык.
С тех пор Баопу ни одной ночи не спал как следует. И как только он промаялся последние двадцать лет? Много раз, пошатываясь, добирался до проулка семьи Чжао и крадучись забирался под заднее окно Сяо Куй. «Меня хотят выдать за Чжаолу из семьи Ли, — сообщила она. — И, похоже, ничего не поделаешь: решение приняла семья Чжао, и Четвёртый Барин кивком дал согласие». Тут Баопу потерял всякую надежду. Раз Четвёртый Барин кивнул, так и будет. Он постарался как можно быстрее отставить все свои фантазии и тихо сидел у себя на мельничке. Но неотступных дум ничуть не убавилось, и мучений он натерпелся вдосталь. Начались головные боли, голова раскалывалась, и он обмотал её тряпицей. Стало легче, и вспомнилось, что, когда откопали старый корабль, дядюшка тоже ходил с повязкой на голове. Ясное дело, у него тоже страшно болела голова — его корабль затонул, это стало тяжёлым ударом, и душа старика никак не могла успокоиться. Вскоре после того, как Баопу стал носить повязку, Сяо Куй и впрямь выдали за Ли Чжаолу. Узнав об этом, Баопу слёг и валялся в забытьи в своей комнатушке… Прошло немного времени, и по городку разнеслась весть о том, что Ли Чжаолу втихаря уехал в один из дунбэйских [21] Дунбэй — название северо-восточных провинций Китая.
городов, чтобы зашибить большую деньгу, а потом вернуться за Сяо Куй. Его действительно не было видно. Сяо Куй вернулась жить, где жила, — в проулок семьи Чжао. Однажды ночью случился большой ливень, гром гремел не переставая. Огромная молния расщепила высокое дерево у старой мельнички, и этот ужасный грохот слышали во всём городке. Разбуженному громом Баопу было уже не уснуть, пару часов он проворочался на кане, потом заболела голова, и он снова повязал повязку. В ночи ему показалось, что откуда-то издалека его зовёт Гуйгуй. Накинув одежду, он выскочил из комнатушки и помчался по слякоти в дождливой дымке. Он не знал, сколько бежал, и не понимал, куда его занесло. Вытерев мокрое от дождя лицо, поднял голову и обнаружил, что стоит под окном Сяо Куй. Кровь в жилах забурлила. Он постучал в окно. В нём появилась заплаканная Сяо Куй. Но окна не открыла. Кровь бросилась Баопу в лицо, щёки налились жаром, звонко, как струна, лопнула повязка на голове. И он взломал окно кулаком.
Читать дальше