Якуб Малецкий - Дрожь

У него была мощная грудь и мягкий волосатый живот. Запах такой, какой должен быть. Лоб и шея блестели от пота.

Она мысленно благодарила его за то, что он не спрашивал, хорошо ли ей, можно что-то сделать или нет, за то, что ничего не предлагал, ничего не подсказывал, – а просто был мужчиной. Когда, завернувшись в одеяло и чуть-чуть в него, она тихонько заплакала, он не произнес ни слова, а лишь покрепче прижал к себе и уперся подбородком в ее макушку. Она думала о Викторе, о том, как в тот вечер танцевала с ним в квартире двумя этажами выше, а он повторял это свое «не верю», и вдруг ей стало нехорошо оттого, что, лежа с этим милым мужчиной, она думает о другом, – тем не менее через несколько минут она перестала плакать и думать тоже перестала.

Среди ночи проснулась. Свет фонаря мягко разливался по стене напротив окна. Анатоль обнимал ее волосатой рукой, его ритмичное носовое дыхание заполняло тишину.

Эмилия закрыла глаза и вновь провалилась в тепло.

Она переехала к Анатолю довольно скоро. Не могла сказать, когда именно это произошло. Вещи поочередно перемещались из одной квартиры в другую, и наступил момент, когда в первой почти ничего не осталось.

Время летело все быстрее. Недели начинались и сразу заканчивались, уступая место следующим. Она стала ходить к косметологу и покрасила волосы в цвет «ледяной моккачино». Результаты медицинских обследований капельку улучшились, а блуждающая боль изнуряла организм реже, чем когда-либо.

Анатоль постоянно рисовал. В субботние и воскресные дни устраивал себе выходные. Тогда они ездили в кино в Конин, гуляли по окрестным лесам, читали книги или навещали Хелену, которой требовалось все больше времени, чтобы узнать их при встрече.

Анатоль любил и умел готовить. Ел два раза в день, зато много. Каждое воскресенье обязательно делал бараний окорок по-провансальски. Эмилия замечала в зеркале лишние килограммы, откладывавшиеся на бедрах и ляжках. Она больше не боялась своего отражения.

Созванивалась с Себастьяном примерно раз в неделю, беседовали обычно ни о чем. Он уклонялся от вопросов про институт, жаловался на работу. Иногда говорил невнятно.

Однажды ночью он разбудил ее. Стоя в темноте рядом с кроватью, дергал за руку.

– Мама.

– Мхмм.

– Мама, проснись.

Она медленно открыла глаза. Причмокнула и оторвала голову от подушки.

– Себастьян? Что ты делаешь у Анатоля?

– Тише, а то разбудишь его.

Села на край кровати. Ждала, пока темнота рассеется настолько, чтобы его рассмотреть.

– Почему ты не в Познани?

– Пришлось приехать.

– Подожди, зажгу ночник. Надо надеть ха…

– Нет, не зажигай.

Она оторопела. Слушала свистящее дыхание Анатоля.

– Почему не зажигать? – спросила наконец.

Теперь заколебался Себастьян. Из темноты донесся его тихий вздох.

– Со мной кое-что случилось, – ответил он не сразу, тихо.

– О Боже. Что?

– Что-то с губами.

– С губами? Подойди, покажи. Может, ничего серьезного.

– Я боюсь.

– Ну давай я посмотрю.

Услышала, как он шаркает ногами. Воздух пришел в движение. Все еще было темно.

– Дай руку, – сказал он.

Протянула руку в темноту. Себастьян осторожно взял ее и приложил к своему лицу. Провел по щеке ко рту. Послышался шелест, а под пальцами она ощутила что-то вроде бумаги. Кусочков старой, измятой бумаги.

– Оно растет у меня во рту, мама, – сказал Себастьян.

Она резко отдернула руку, ударила по выключателю ночника, и свет отразился в том, что осталось от лица сына.

– Эмилия! Эмилия!

Заспанный Анатоль тряс ее, повторяя имя. Она села на кровати. Утро прорывалось в спальню через щели в жалюзи.

– Где он? – спросила.

– Кто?

– Нет… нет, уже все.

– Иди ко мне… – Анатоль притянул ее обратно в постель и уткнулся головой в ее волосы. – Еще часок… поспим.

Эмилия больше не уснула. Кошмар повторялся в следующие ночи, но она всегда просыпалась в один и тот же момент.

Поначалу она ездила на кладбище одна. Думала, так лучше. Представив, что сама умерла, а Виктор приходит к ней на могилу с другой женщиной, решила: ей бы этого, пожалуй, не хотелось. Анатоль ни о чем не спрашивал и ничего не предлагал. Когда возвращалась, они говорили обо всем, но только не о кладбище, словно этой части жизни вообще не существовало.

Она все чаще чувствовала, что кого-то обманывает. Анатоля? Себя? Умершего Виктора? Она не хотела быть одна. И сомневалась, что Виктор – живой или мертвый – этого желал бы.