Якуб Малецкий - Дрожь

– Угу.

– На решения человека влияют разные вещи. Значит, если бы ты умел, предположим, как-то все рассчитать, всегда можно было бы проверить, что ты сделаешь. Правильно?

– Ну вроде да.

– А если бы тебе второй раз пришлось принимать решение, и ты оказался бы в идентичных обстоятельствах, действительно идентичных, то поступил бы так же. Ты бы не выбрал другой вариант. Человек подобен механизму: в нем есть всякие вещи, воздействующие на тебя, и то, как они сложатся, определяет твое поведение. Это значит, что свободы воли не существует. А ведь свободой воли нас якобы наделил Бог. Но если ее нет, следовательно, и Бога тоже нет.

– Мне надо спокойно над этим поразмыслить, – ответил Себастьян.

– А по логике вещей… – Дядя Казик достал из кармана сигарету и крутил ее в руках. – Если бы Бог существовал, я бы кормил червей вместо твоего папы. Умирали бы не хорошие люди, а плохие.

Домашняя война Лабендовичей вспыхнула, когда Себастьян окончил школу. Выпускные экзамены он сдал лучше, чем ожидала мать. Принес аттестат. Получил среднее образование.

– И чего ты еще от меня хочешь? – спросил он, выкатывая первый ряд орудий.

– Мы ведь столько раз говорили, что ты поступишь в институт, ты хотел в строительный или экономический, уже забыл? – Мать ходила от одной стены к другой.

– Не все обязаны идти в институт, – ответил он.

– Но я не говорю обо всех. Я говорю о тебе. Ты же понимаешь, что ты способный. Математику знаешь досконально. Боишься, что не справишься? Себастьян, не дури. Ты пойдешь учиться.

– Не пойду.

– Себастьян, умоляю тебя. На что ты собираешься жить?

Объяснение, что торговля стероидами приносит ему больший доход, чем ее работа в школе, в эту минуту казалось не лучшей идеей.

– Что-нибудь придумаю, – ограничился он двумя фразами. – Пока все не так плохо.

– Боже, Себастьян, прошу тебя, хотя бы подумай. Ведь деньги есть, дедушка откладывал на твое обучение. Он так хотел, чтобы ты учился. В его времена таких возможностей не было. Ты в курсе, что твой дедушка и его брат…

– …ходили в школу в одних ботинках по очереди, да. А когда ели хлеб, натирали его маленьким кусочком колбасы для запаха. Я знаю все это наизусть. Но ведь это не моя вина.

– Что-что?

– Ну, эти ботинки и эта колбаса. Это не моя вина.

– Как ты можешь так говорить? Он так тебя любил, больше всего на свете. В гробу переворачивается от твоих слов. Он мечтал, что ты поступишь в институт. Откладывал…

Все битвы велись с использованием одних и тех же боеприпасов. Образование, будущее, работа, дедушка. Оставь меня в покое, мое дело, моя жизнь, мне это ни к чему. И так по кругу.

После года перепалок мать начала выкатывать новые орудия.

– Знаешь что? Я думала, ты сделаешь это хотя бы ради отца, – заявила она однажды в воскресенье за завтраком. – Он бы сделал ради тебя все, но какие-то подонки убили его до твоего рождения. И ты хочешь свою жизнь погубить… Не стыдно тебе? Не стыдно, Себастьян? Как можно целыми днями просиживать с этими алкашами, с этим пивасиком? Ржете, как кони, рыгаете, орете. Себастьян, возьми себя в руки, пожалуйста. Для этого мы подарили тебе жизнь?

– А мне почем знать? Я что, напрашивался?

Тогда она взрывалась. Охи, крики, слезы. Доставала фотографии отца, совала ему под нос.

Со временем он научился не реагировать: доедал, делал телевизор громче, переворачивался на другой бок или просто уходил. Между тем жизнь постепенно пропитывалась монотонностью. Дом, лавка, перекладина во дворе, гаражи, магазин, парк и ближайший кабак «У шерифа». Те же друзья, те же девушки, развлечения, по сути, тоже те же, просто иногда полегче, иногда покрепче.

Шел 1993 год. Возникли Европейский союз и Большой оркестр праздничной помощи. Началось производство малотоннажных грузовиков марки «Люблин», а на экраны кинотеатров вышел «Парк юрского периода». В Польшу приехала Мать Тереза, Билл Клинтон стал президентом США, а Иоанн Павел II получил Орден Белого орла. Себастьян Лабендович каждое утро просыпался с надеждой, что сегодня будет иначе, чем вчера, и каждый вечер ложился спать в одинаково дрянном настроении.

Бывало, в течение месяца он не отходил от дома больше, чем на километр. Мир заканчивался за многоэтажками на Броневского, а его граница с другой стороны проходила через парк и стадион клуба «Олимпия-Коло».

Себастьян знал в этом мире всех: соседей, продавцов из районных магазинов, сотрудниц Великопольского кредитного банка на Зеленой, пьяниц, прохожих и соседских детей. Он пребывал внутри калейдоскопа одних и тех же лиц, которые накладывались друг на друга, исчезали и появлялись снова. Знал все машины, стоявшие во дворах между Торуньской и Броневского, и регистрационные номера полицейских автомобилей. Помнил имена смуглых мужиков без зубов и определенного возраста, проводивших все время у продуктового на углу Сенкевича и Войчеховского. Знал, какая девушка встречалась с каким парнем, как долго и почему они расстались. Знал, кто потаскуха, а кто нет, а какие только притворяются приличными. Почти год встречался с Эвелиной, сильно младше его, с Гарнцарской улицы. Она была смешная, с большим ртом и могла весь день слушать «Queen». Обычно они ходили гулять или смотрели фильмы у него дома, пару раз ели пиццу в «К-2» – единственной пиццерии в городе. Постоянно ссорились. Он бросил ее, когда они окончательно друг другу надоели.