– Видели?
Я гляжу на страницу и вижу фото. На нем улыбающиеся фронтовики демонстрируют свои награды – золотые медали. И подпись:
5000 немецких солдат с триумфом возвращаются из Испании!
Геринг награждает их медалями «За доблесть».
– В один прекрасный день, – продолжает Томас, – ты будешь гордиться медалями, которые получу я.
Мама наливает себе кофе, стоя лицом к буфету. Я вижу, как бессильно опускаются ее плечи, и злюсь на Томаса за его бестактность.
– Ну а пока, – вздыхает он, вставая из-за стола, – об этом остается только мечтать. – Поцеловав меня в лоб, Томас уходит.
Наконец-то мы одни с мамой. Я жду, когда она выпьет первую чашку кофе, выкурит первую сигарету и откинется на спинку кресла с газетой в руках.
– Мама, – обращаюсь я к ней прежде, чем она успевает погрузиться в чтение, – мне нужно с тобой кое о чем поговорить.
Она выжидающе смотрит на меня. В голове у меня сразу становится пусто. Все нужные слова куда-то уходят. В самый неподходящий момент.
– Ну?
– Это насчет плана, – начинаю я, – ну чтобы я поехала в Берлин в субботу…
– Об этом мы уже говорили, Хетти, и не один раз.
– Знаю. Но… мама, пожалуйста, позволь мне кое-что сказать. Выслушай меня, прежде чем ответить…
– Что бы ты ни сказала, это ничего не изменит. Я так и думала, что это случится под конец.
Мама выпрямляет спину: ее тело как натянутая струна, тугая и неподатливая.
– Пожалуйста. Только… послушай.
Дернув плечом, она закуривает вторую сигарету. Я подавляю подступающую к горлу тошноту: меня все еще мутит от дыма.
– Я знаю: я для вас проблема, которую нужно решить. И я знаю, что вы думаете о… моем ребенке. Но сейчас я обращаюсь к тебе как к матери. К женщине, которая сама родила двоих. И знает, что это такое – бо́льшую часть года носить под сердцем новую жизнь. Привязаться к ней сильнее, чем это кажется возможным сначала, полюбить этого человечка, хотя никогда не видела его лица…
Мама мотает головой, строго поджав губы.
Во рту у меня пересыхает, и я отпиваю фруктового сока.
– Я не прошу тебя переменить решение. Я знаю, что все равно не могу оставить этого ребенка себе из-за того, кто его отец. Но я не могу позволить, чтобы его отдали в приют. Друзья подсказали мне выход: отправить ребенка к отцу, в Англию, где он будет в безопасности. Пусть его кто-нибудь любит и пусть у него будет шанс на…
– Нет! Нет, Герта, ни за что! Ты не представляешь, какое количество времени я потратила на все эти переговоры. А теперь ты просишь меня, чтобы я все отменила?
– Мама, пожалуйста…
– Я с ума от тебя сойду! Нет, я тебе говорю, исключено. А если правда выйдет наружу? Ты отдаешь себе отчет в том, что этим погубишь отца? Его репутация, его карьера – все рухнет, и мы потеряем все, что у нас есть. А ведь он так много работал, чтобы добиться того положения, которое имеет. Я не могу поставить на карту все, что так важно для него, да и не хочу. Нет, все договоренности останутся в силе. Сейчас почти никто ничего не знает, а если бы ты знала, какие деньги я плачу этим еврейским свиньям, чтобы они молчали… – Тут у мамы округляются глаза. – А ты… кому ты все разболтала? Тебе же было велено никому ничего не говорить!
– Мама, все в порядке. Не волнуйся, наш секрет останется секретом, обещаю.
– Господи, да когда же ты научишься, Герта?! Раз за разом ты повторяешь одно и то же!
Она начинает злиться. Я вижу, как подергивается ее нога.
– Мамочка…
– Ты прекрасно знаешь, что я никогда не пойду против воли твоего отца. И никогда его не предам. Так что говорить нам не о чем.
– Ну, тогда тебе самой не мешало бы кое-что у знать о том, как папа верен тебе! – в отчаянии выкрикиваю я.
Пусть послушает, как ее драгоценный муженек ей изменяет. Хватит мне хранить его грязный секрет в тайне, настало время выложить все, и плевать мне на ее чувства!
– Послушай, что я о нем знаю. Кое-что такое, что папа тщательно скрывает от всех, особенно от тебя…
Мама вскидывает руку в запрещающем жесте.
– Ты достаточно сказала, – неожиданно твердо произносит она. – Ни слова больше.
Я встречаю ее взгляд. И вдруг мне становится все понятно.
– Бога ради, ты все знаешь, да?
– Конечно знаю. Ты что, думаешь, я дура? – Ее колено ходит вверх и вниз, точно паровозное дышло.
– Но почему? Почему ты терпишь?
– А какой у меня, по-твоему, выбор? Я терплю, потому что мне некуда деться! И я его люблю. – Ее глаза наполняются слезами. – Без него я ничто. Вот почему я занимаю время другими вещами – чтобы забыть, не обращать внимания, делать вид, что ничего не происходит. И наш брак продолжает дышать. Он притворяется, будто все в порядке, и я тоже. Вот так. У каждого из нас есть своя тень, Хетти, свой демон, который не дает нам спать по ночам.
Читать дальше