Едва полицейские взломали дверь, как их чуть не сбил с ног жуткий запах. Но пахло не убийством, не разлагающейся плотью, а скорее гниющей помойкой. (Так, собственно, и оказалось: вонь исходила из кухни, где в вазе, полной протухшей воды, все еще торчал покрытый плесенью букет цветов. А от тела покойника как раз не исходило почти никакого запаха, потому что в доме стоял страшный холод.) Сперва всем показалось, что этот человек просто спит, но, когда инспектор сдернул со «спящего» одеяло, одного из молодых полицейских тут же вывернуло наизнанку. Тело буквально утопало в крови. Миссис Кларк, которой удалось следом за полицейским не только подняться по лестнице, но и проникнуть в спальню, пронзительно вскрикнула, увидев окровавленные простыни.
Ей поспешно сунули под нос душистые соли, и старший офицер попросил:
– Вы, главное, имя ее нам скажите. Слышите? Вы должны назвать нам ее имя.
Миссис Кларк хватала ртом воздух, словно спасительное лекарство. Потом, еще раза три судорожно вздохнув, с трудом вымолвила:
– Нэн. Господи, такая милая женщина! Нэнси Коллетт. Помилуй ее, Господи! Неужели это она сделала?
Через два дня в «Таймс» появилась заметка: Требуется любая информация, имеющая отношение к нижеупомянутой Нэнси Коллетт; в последний раз ее видели 19 октября с красным саквояжем в руках…
Уже почти рассвело, когда Марджери с чемоданом и саквояжем прибыла в аэропорт и встала в очередь, чтобы взвеситься перед посадкой на гидросамолет. Сердце глухо бухало у нее в груди.
Впереди служители в форме жестами приглашали пассажиров одного за другим встать на гигантские механические весы. Правило для всех было одно: взвешиваться полагалось вместе со всем своим багажом, и максимально разрешенный вес не должен был превышать 221 фунт. Чем дольше Марджери ждала, тем сильней волновалась. Ей вдруг стало казаться, что все вокруг нее исключительно маленького роста и очень субтильные, даже мужчины; нечего было и говорить о том, что больше никто из пассажиров не был вооружен сачком для бабочек и не украсил свою голову стальным шлемом. И хотя из-за морской болезни, терзавшей Марджери весь первый месяц плавания, она сильно похудела, но потом успела снова набрать вес. И даже, пожалуй, слишком сильно.
И почему-то именно сейчас ее преследовали мысли о профессоре Смите, хотя она ухитрялась годами почти совсем о нем не думать; впрочем, в тот день в учительской, увидев в газете некролог, она словно приросла к стулу и еще долго была не в состоянии хотя бы пошевелиться. В тот момент ей показалось, будто еще одну часть ее души просто взяли и стерли резинкой. Хотя, наверное, вполне закономерно, что профессор Смит вспомнился ей именно сейчас. Ведь, в конце концов, именно он тогда первым улыбнулся ей в Галерее насекомых; именно он потом – более десяти лет – учил ее всему, что знал сам; именно он устроил ей допуск к личным архивам, хранившимся в музее, которые курировал сам. А потом даже разрешил ей по-настоящему ему помогать. И Марджери полюбила застекленные витрины с насекомыми, выдвигавшиеся из стойки, как ящики комода. Полюбила аккуратно заполненные белые таблички, крошечные булавки для накалывания, запах консервирующей жидкости, паутинообразный почерк, которым было написано латинское название того или иного экземпляра, а также дата и место его обнаружения.
И теперь, стоя в очереди на взвешивание, Марджери вспоминала, как профессор впервые учил ее умерщвлять насекомое. Нужно было положить пучок корпии на дно ботанизирки, смочив его несколькими каплями этанола, потом аккуратно взять жука тонюсеньким пинцетом, стараясь не повредить ни усики, ни лапки, и поместить его туда же, а потом тщательно завинтить крышку. Но тот ее первый жук умирать не хотел, хотя она очень надеялась, что это произойдет быстро; он бился о стенки ботанизирки, дыша вредоносным обжигающим воздухом, нервно дергал усиками, царапал лапками стекло – наверное, он звал ее, во всяком случае, так ей представлялось, и умолял прекратить это издевательство, явно потрясенный тем, что она так с ним обошлась, ведь прежде она всегда обращалась с ним очень осторожно. И Марджери пришлось отвернуться и не смотреть на него, пока жук не упал на спину мертвым, со скрюченными лапками и плотно прижатыми к телу крыльями, словно никогда и не был живым. Увидев это, она так побледнела, что профессор Смит поспешил отвести ее в чайную, чтобы она немного пришла в себя.
Читать дальше