Александр Добровинский - Вы. Мы. Они. Истории из обычной необычной жизни

– Александр – это гора мужских мышц, просто под пиджаком в брюках не очень видно, но на ощупь ваша семья сойдет с ума. А за деньги я скажу, шо я прямо как чувствовал, шо мы идем к бесприданнице, но перина с коллекцией клопов от вашей бабушки, Миррочка, вряд ли поведет нас на регистрацию брака. Даже если на ней ночевал Пушкин, когда был в Одессе один или с хозяйкой перины. Мы вот в семье собираем картины и бриллианты. Вы шо имеете сказать за Александра Сергеевича, Лева?

От имени следующего поколения в разговор вмешалась мама Белла.

– Скажите, Фима, всю Сашину школу Одесса знала его как за будущего гинеколога, ну в худшем варианте как за биолуха. Но я себе представить смогу под температурой в сорок один, что муж моей девочки приведет это невинное дитё в мир проституток с претензиями. Внук Рувима же пошел во ВГИК, чтоб он был жив и здоров. Он шо, собрался играть коммунистических рабочих и крестьян с этим лицом? Скажите уже что-нибудь, зачем вам молчать весь вечер, Фима? Вы шо, сегодня конкурент рыбы? Или как?

Это был удар ниже пояса. И правда, наперекор всем родственникам я поступил не на биофак в МГУ, а в институт кинематографии, причем на экономический факультет (что никого из многочисленных родственников не волновало, так как я был все равно заклеймен «артистом»), и после этого общесемейная драма продолжалась еще много лет. Однако страдающий, как вся семья, дядя всегда держал удар даже лучше черного тяжеловеса Кассиуса Клея на пике формы.

– Как трудно говорить с плохо информированным источником знаний, Белла! Саша, как знает вся Одесса и столица вашей и нашей родины – город-герой Москва, рано или поздно, но переедет к маме. И никуда-нибудь в Усть-Звездодуйск, а в Париж на улицу имени Елисейских полей. Франция признаёт наши дипломы врачей? Чтоб кто так жил, как она признаёт? А дебет и кредит признавать не надо. Это и так французские слова, хоть и близки нормальному еврейскому уху! Поэтому мальчик сделал все, как нужно. У вас есть вопросы к нашему ребенку, или мы поговорим за приданое и уже тихо уйдем с пониманием, шо зря пришли?

– А сколько вы хотите? – спросил гамлетовским полушепотом глава семейства Лев Маркович.

Принесли штрудель. Наступила тишина. Все ели.

– Миллион долларов и деньги там! – неожиданно выпалил дядя Фима.

Старая Мирра перестала жевать оставшимися зубами яблочный штрудель и довольно холодно спросила:

– Фима! А что, у твоего племянника золотые «бэйцим»?

«Бэйцим» с идиш на русский переводится как «яйца», и, конечно, дядин ответ был тут же отправлен обратно:

– Бриллиантовые. Фая будет их носить с гордостью на пальце, надевая на Пасху, Восьмое марта и День революции. В остальные дни такую красоту оторвут с руками.

Я представил себе эту картину и от страха как-то сразу весь вспотел.

Начался общий галдеж.

Под шумок ко мне подошла красавица Фая:

– Шурлик, – пропела мне невеста. – Я имею сказать тебе что-то важное и приличное. Выйдем уже на веранду.

На террасе, за летним столом сидела за чтением жутких по виду фолиантов абсолютная красавица (уже на мой московский вкус). Она протянула мне тонкую руку и как-то очень мягко с улыбкой сказала: «Софа. Бедная родственница».

– Папа сказал, что как только выдаст меня замуж, потом и тебя пристроим. Он даже добавил, что и приданое какое-нибудь сварганит.

– Мне надо сначала медицинский закончить и даже думать за мифическую свадьбу пока смысла нет. – Небесно-голубые глаза весело искрились. Оторваться от бедной родственницы не было никаких сил.

Между тем Фая крепко сгребла меня одной левой и потащила в темную глубину сада. Мне стало не по себе. «Послушай, мы до свадьбы ничего не можем, я дяде обещал, что ни-ни. Можно только чуть потрогать ради интереса, но не больше. И потом, твои родственники нас не поймут», – беззастенчиво врал я невесте, холодея от страха за следующий час моей жизни в этих недружественных объятиях.

– Зачни форточку, майн ингеле! Плиз…

Что в переводе с одесского означало: «Помолчи немного, мой мальчик!»

– Саша, я тебя очень прошу, стой там и слушай сюда. Я страшно люблю свою семью и тем более обожаю папу. И они уверены, шо я невинная девочка, и меня целовал только ветер на пляже. Но у меня есть Моня, он скрипач, но играет в опере на флейте, потому что у него нет хорошей скрипки. Я его очень люблю. Он из бедной семьи, ну и шо? «Разве любовь ищет деньги?» – я это придумала сама, но звучит, как будто я прочла у Шолом-Алейхема. Или ищет, Саша? Ты хочешь, шоб я ослушалась сердца или родителей? Как ты скажешь, так и будет. Ты красивый и умный, но его я буду любить всегда. И у тебя будет несчастная жена. А у меня будет несчастный Моня, даже если он станет (а он станет!) лучше Ойстраха. А лучше Ойстраха, как известно, не бывает. Если мое горе тебе надо, скажи «Да», и мы вернемся в гостиную. Я не смогу ослушаться папу.