Больше мы никогда не виделись.
Я жил в Нью-Йорке, Люксембурге, Флоренции, Женеве, снова в Париже и в начале девяностых вернулся в Москву.
Шестого мая девяносто второго года я услышал по радио, что Марлен Дитрих не стало. Говорили, что она покончила жизнь самоубийством. Она не могла и не должна была стареть.
Поехать сразу в Париж я не мог, но вернулся туда осенью.
Бернар сильно постарел. Он потерял в волосах, прибавив в животике: привычный многокарманный жилет неестественно разрывался в окружности. Но он тут же меня узнал и улыбнулся, будто я так никогда из жизни кафе и не уходил.
– Кофе? Круассан?
А потом вдруг неожиданно разговор на «вы» оборвался:
– Ты все знаешь? Она умерла в мае.
Я кивнул. Мы оба вздохнули.
– Ты любил ее?
Я кивнул еще раз.
– Я тоже, – неожиданно прошептал Бернар, и я увидел в его глазах слезы. Как-то болезненно развернувшись, мой старый знакомый нелепо засеменил от меня прочь к стойке, туда, к кассе, за моим круассаном.
– Un café! Un croissant! – услышал я знакомый голос из моей юности еще раз.
Того кафе давно нет. Бернара я, естественно, больше не видел. Что стало с Франсуа – я не знаю. Что же касается той фотографии, то ей недавно исполнилось восемьдесят лет, и больше сорока из них она живет у меня.
Фотография женщины, которую я любил, ни разу не поцеловав.
– Вечером мы поговорим за твою невесту, и не надо сразу хватать ее за все места до десерта, а то нам могут не дать штрудель. Поверь мине, твоему маминому брату от того же брака, я знаю все и даже больше про хватательные места, но у Левиной дочки – это что-то особенное. Их там много, а штруделя может быть мало. И вообще нам надо поговорить за приданое: я им такого мальчика веду!
– Дядя Фима! Вы о чем? Какое приданое? Я только перешел на второй курс в институте, и мне так нужно жениться, как вам найти гонококк на фонтане. Я вас очень люблю, дядя, но не снижайте градус моего душевного тепла до морозилки холодильника ЗИЛ. Мы уже договорились, или мне сделать отрыжку за столом, чтобы расстроить марьяж?
Удивительное дело: каждый год через неделю после начала моих каникул в Одессе я начинал разговаривать на местном диалекте, как будто дальше 14-й станции никогда не выезжал. Гены? Прирожденное актерское мастерство? Абсорбция? «Просто гениальность», – говорила мама и где-то была как всегда права.
– Саша, не делай мне мозг. Фима Раппопорт обещал привести московского жениха почти из Парижа, и тот таки да придет. Или он не любит своего не единственного дядю?
Это была очень состоятельная по местным и советским меркам семья подпольных дельцов. За огромным столом сидела группа еврейских «слоников» пополам с «бегемотиками» и с умилением смотрела то на меня, то на девушку Фаю в образе невесты. Я представил Фаечку без фуфаечки и дрогнул. Действительно, на одесский вкус начала семидесятых девушка была хороша. На мой московский испорченный ее было местами немножко много. Прежде всего у нее была грудь. Но какая! Это была гордость семьи и оперного театра, куда, по словам дедушки, она ходит каждый божий день. Думаю, что лифчик для моей суженой переделывали из украденных в летном училище парашютов, потому что советский ширпотреб такого размера не предусматривал. «Только бы не было танцев, – мучительно думал я про продолжение вечера. – Или это будет slow – и я просто из-за сисек не достану руками до талии; или это будет что-то быстрое – и тогда Фая разметет к едрене фене весь хрусталь и витрины в гостиной у Льва Марковича». Даже внушительных размеров нижний зад блекнул по сравнению с верхним передом. При этом Фая, как ни странно, обладала тонкой талией и потрясающими огромными бархатисто-шоколадными глазами. В совокупности красотка своей фигурой напоминала мне папины коллекционные песочные часы XVI века из семьи Медичи.
Традиция не обсуждать за ужином дела передалась от рыцарей короля Артура прямо в гостиную Рабиновичей, но первой задолго до горячего не выдержала бабушка Мирра:
– Фима, а шо твой племянник такой худой? Вы его кормите по праздникам? Если у вас плохо с деньгами, так и скажите: «Раппопорты пришли за приданым». Шобы у девочки не было иллюзорного взгляда на послесвадебные «туда-сюда».
Дядя предупреждал меня, что старая Мирра детство и молодость провела на Привозе, хорошо знала правила и этику негоцианства, согласно которым предлагаемый тебе «маршандиз» для начала нужно полностью и всесторонне обосрать. Однако Фима финансово стоял не хуже Рабиновичей и к перекрестному допросу был готов на хорошо и отлично:
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу