Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

– Муженек, иди-ка ты отсюда и деньги свои забери. Не нужен ты.

Он так плакал, так плакал. Жалко мне его стало:

– Хрен с тобой! – говорю. – Оставайся.

Так и живем.

Как в отце могли уживаться помешанность на сексе с морализаторством? Он не мог пройти мимо женщины любого возраста, любой степени привлекательности, его влекли жены близких друзей, подруги жены, немолодые респектабельные критикессы, провинциальные учительницы, домработницы. Его не останавливала неизбежность скандалов, что регулярно происходили примерно раз в два года. Единственно, кто его оставлял равнодушным, это женщины, которые сами добивались с ним близости, – тут он их высокомерно отталкивал.

Вот он сидит на дне рождения Вдовы. Она посадила его рядом с собой, эта роскошная пятидесятилетняя женщина с гривой золотых волос, с обильным, все еще привлекательным телом. Когда она смеется его шуткам, ее грудь под обтягивающим белым платьем колышется в такт.

– Пойдем выйдем, – шепчет она ему.

– Спасибо, не хочу.

– Трус! – произносит она свирепым шепотом.

– Блядь, – шепчет он в ответ и продолжает травить очередную историю под хохот аудитории.

Впервые Шуша столкнулся с отцом в роли воспитателя в Эстонии, где они отдыхали вдвоем – мать только что перешла на работу в журнал и ехать с ними не могла. Хозяин не понимал по-русски или делал вид, что не понимает. Отец перешел на немецкий, хозяин стал испуганно оглядываться и делать вид, что и этого языка не знает, но потом раскололся, и они стали болтать по-немецки все более откровенно. Дружба оказалась под угрозой, когда хозяин признался, что до 1944 года служил в СС. Поняв, что имеет дело с евреем, добавил, что, во-первых, ему было всего восемнадцать лет, во-вторых, он глубоко раскаивается, и в-третьих, просит никому об этом не говорить. Даниил, у которого были свои скелеты в шкафу (точнее, в сарае на даче), его простил, и дружба продолжалась.

В том же доме снимал комнату армянский скульптор Армен Саркисян с дочерью Азой. Это была толстая девочка со смуглой кожей и большими черными глазами, ей, как и Шуше, было шесть лет. В какой-то момент, когда оба отца ушли играть в теннис, она пришла к Шуше, заперла дверь на крючок и сказала: “Давай играть”. По ее спокойному тону было видно, что она это делает не в первый раз.

– Давай, – сказал Шуша, – а как?

– Сначала я сниму трусы, – сказала она тоном воспитательницы, – а потом ты.

Шуша растерянно молчал. Она задрала юбку и спустила трусы:

– Смотри!

Шуша посмотрел. Между смуглыми ногами ничего не торчало. Все было гладко и красиво.

– Теперь ты, – она натянула трусы обратно.

Шуша расстегнул шорты, стал стягивать их вместе с трусами и тут с ужасом обнаружил, что с ним произошло что-то, чего никогда раньше не случалось. То, что раньше просто висело, вдруг стало твердым и торчащим. Какой стыд! Он быстро натянул трусы обратно.

Аза была разочарована, но не постыдным зрелищем, а его краткостью.

– Ты что, боишься? Мы с одним мальчиком совсем разделись и голые по комнате ходили. Снимай трусы.

Шуша начал было их снимать, Но тут кто-то стал дергать дверь – отец вернулся с тенниса. Шуша застегнул шорты, оба вскочили с дивана, Аза пересела на стул, а Шуша открыл дверь.

Отец вошел, с мрачным видом осмотрел комнату, повесил ракетку на стену и молча сел на диван.

– Вы знаете, – сказала Аза светским тоном, – у нас точно такая ракетка, висит на стене, – она показала на стену.

– Очень интересно.

– Меня вообще-то ждут, – продолжала Аза. – До свидания.

Она встала, одернула юбку и вышла из комнаты.

– Что вы тут делали? – спросил отец.

– Играли, – сказал Шуша и, подумав, добавил: – В больницу.

– Ага, – кивнул отец, – это очень опасно.

– Почему?

– Врачи говорят: “Вы должны очень внимательно следить, как играют мальчик с девочкой”.

– Почему?

– Это может привести к тяжелым заболеваниям. Обещай мне, что больше так не будешь играть.

– Не буду, – пообещал Шуша.

Много лет спустя Шуша, опьяневший от свободы после развода, привел в квартиру на Русаковской девушку, с которой только что познакомился на улице. В квартире никого не было. Они сидели в гостиной в бабушкином кресле, прижатые друг к другу мягкими подлокотниками. Становилось темно. Начали целоваться. Когда Шуша расстегнул ее блузку, раздался звук открываемой входной двери, в комнату быстрыми шагами вошел отец. Он зажег свет, увидел растрепанную пару в кресле и тут же вышел, хлопнув дверью.