Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

Вид из окна в первую ночь показался ему веселым и оживленным – светящиеся окна, фары проезжающих внизу машин, лучи прожекторов, завлекающих на вернисажи и уличные фестивали. Примерно через неделю этот вид стал навевать тоску. Что мешало ему броситься на поиски новых carnal pleasures , как это было после расставания с Рикки? Все его коллеги в фирме James Melamed Partners постоянно ахали – как прекрасно он говорит и пишет по-английски. Там он был единственным, кто знал английскую грамматику и писал без ошибок. В новой фирме он не был единственным, но и там тоже ахали. Но он все еще был иммигрантом, то есть по определению человеком второго сорта. В советском анекдоте рядовой Рабинович был единственным, кто правильно ответил на вопрос, сколько будет дважды два. “Вот, смотрите, – сказал старшина, – Рабинович плохой солдат, а старается”. И Шуша старался.

Чего ему не хватало в этой стране? Юмора и флирта. Он много раз пытался рассказывать по-английски самые смешные советские анекдоты. Его внимательно слушали. После финальной фразы, когда надо было смеяться, наступала пауза, и потом кто-нибудь тяжело вздыхал:

– Как это жестоко.

В американском юморе было меньше цинизма, a сюжет всегда был выстроен как в новеллах О. Генри. Флирта, похоже, в Америке не существовало вообще. Любая игривая реплика, которая в России читалась бы как флирт, здесь воспринималась как инфантилизм, на уровне дергания за косичку, или просто как неотесанность. Только толстяк Митч из отдела снабжения позволял себе балагурить с девушками в развязной, почти российской манере, и ему это сходило с рук, девушки смеялись. Он, как все знали, был геем, поэтому его заигрывания с девушками носили характер чистой, незаинтересованной игры. Было очевидно, что он не прелюбодействовал с ними в сердце своем, – чего, разумеется, нельзя было сказать про Шушу. Его неуклюжие попытки заигрывания здесь воспринимались как фраза из записной книжки Ильфа: “Он не знал нюансов языка и говорил сразу: «О, я хотел бы видеть вас голой»”.

Всякие отношения здесь строились как контракт – записанный, устный или подразумеваемый. Если, например, мужчина приглашал коллегу женского пола в кино, она могла согласиться, но при этом как бы невзначай заметить что-то вроде:

– Мой бойфренд уехал к родителям в Пенсильванию.

Если в России это было бы намеком на возможность короткого приключения, то здесь – ровно наоборот, наличие бойфренда такую возможность исключало.

В новом офисе его особенно волновали две девушки – пуэрториканка Камила с фигурой танцовщицы и веселым блеском в глазах и Бренда, тихая худенькая блондинка из бухгалтерии. Однажды произошло неожиданное. В подсобке, где стояли кофейные и копировальные машины, главном центре неформального общения сотрудников, к нему подошла Камила.

– Александр, – сказала она с заговорщицким блеском в глазах, – я хочу пригласить тебя на очень интересную вечеринку. В это воскресенье в семь вечера. Придешь?

– Да, – сказал он несколько растерянно.

– Тогда записывай адрес. Я очень рада, что ты придешь, – добавила она, многозначительно глядя ему в глаза.

В субботу он поехал в магазин Nordstrom покупать модную одежду и дезодорант Issey Miyake . В воскресенье без пяти семь уже пытался запарковаться, но там было столько машин, что пришлось долго кружить вокруг квартала. Это был типичный калифорнийский дом в мексиканском стиле, выкрашенный в песочные тона. Двери и окна были открыты настежь. Внутри гудела по-летнему одетая толпа. У каждого в одной руке был пластиковый стаканчик с белым вином, в другой – бумажная тарелка с сыром, орехами и сельдереем. Он не знал никого.

– Меня пригласила Камила, – обратился он к немолодому человеку в легком белом пиджаке, голубой рубашке и красном галстуке. Он выглядел чуть более респектабельно, чем остальные.

– Камила? – человек огляделся. – Где-то здесь. Пройдитесь по комнатам.

Остальные комнаты были заполнены примерно такой же толпой. Камилу он нашел не сразу.

– Молодец, что пришел, – сказала она и тут же куда-то умчалась.

Шуша налил себе вина в пластиковый стакан, наполнил бумажную тарелку сыром с орехами и сельдереем и начал ходить кругами по кольцевой анфиладе комнат. Его поразило отсутствие книг и обилие живописи в том стиле, который у художников-халтурщиков в Москве назывался “нежняк”. В какой-то момент всех пригласили в самую большую комнату, где стоял человек в белом пиджаке с микрофоном в руке. Он постучал пальцем по микрофону.