Юкио Мисима - Жизнь на продажу

Свернув с асфальтированной дороги, она оказалась в немощёном проулке. Идти пришлось по песку. Под сложенные из камня ограды старых дач его намело порядочно. В воздухе кружились жёлтые бабочки. Кругом ни души. Конечно, здесь должно жить немало людей, ездивших в Токио на работу. Место стародачное. Тем не менее в окрестностях стояла полная тишина.

Она прошла через старые ворота, на которых висела табличка: «Накадзима», и зашагала по длинной песчаной тропке. Впереди в окружении сосен стоял дом в европейском стиле. Тут же был разбит большой сад, пребывавший в запустении и насквозь продуваемый налетавшими с моря ветрами.

Она надавила кнопку звонка. К её удивлению, на порог вышел толстый краснолицый иностранец — европеец или американец — и сказал по-японски:

— Спасибо за ваше послание. А я вас поджидал. Проходите.

Он говорил на японском так чисто, что ей сделалось не по себе.

На хозяине был кричащий, в шотландскую клетку пиджак спортивного покроя. В комнате порядка двадцати метров, куда толстяк провёл гостью, сидел ещё один человек, тоже иностранец, сухой, как богомол. Он встал со стула и вежливо поздоровался.

Женщина была готова убежать, если бы вдруг почувствовала какую-то угрозу. Несколько массивных стульев из ротанга стояли прямо на голых татами, из чего напрашивался вывод, что эти люди поселились тут временно. Другой заслуживающей упоминания мебели в комнате не было, зато в стенной нише стоял цветной телевизор. Он не работал, и ничего не показывавший кинескоп вызывал ассоциацию с угольно-чёрной гладью болота.

Затянутые бумагой раздвижные двери были открыты настежь; в коридор, на полу которого скрипел песок, выходило несколько плохо подогнанных стеклянных дверей, беспрестанно дребезжавших на ветру. Судя по всему, они были не заперты. Это вселяло в женщину уверенность, что она в случае чего сумеет выбежать из дома через одну из этих дверей.

Худой поинтересовался, не хочет ли она выпить, но получил отказ. Тогда ей принесли что-то вроде лимонада, но она к нему не притронулась — боялась, что хозяева до того, как совершится сделка, могут насыпать ей в стакан снотворного.

Говоривший по-японски толстяк предложил ей стул и больше не произнёс ни слова. Об атласе жуков пока ничего не говорили; она положила пакет, где лежала книга, себе на колени и зашуршала им, пытаясь привлечь внимание.

Никакой реакции.

Хозяева шептались по-английски, не обращая внимания на посетительницу. Она не знала английского и потому не поняла ни слова, но по выражению лиц было ясно, что речь шла о чём-то серьёзном. Тем временем её нетерпение нарастало.

И тут в прихожей раздался звонок.

— О! Наверное, Генри пришёл… — сказал по-английски толстяк и поспешил к двери.

Сначала в комнате появилась такса с висячими ушами и блестящей, будто смазанной маслом, как у морского котика, шерстью. За ней вошёл ещё один иностранец, одетый как на прогулку, — пожилой, с холёным лицом. По поведению толстого и тонкого было видно, что он старший в этой троице. Они почтительно представили ему визитёршу. Собака противно отряхнулась.

Вошедший, судя по всему, японского не знал и быстро проговорил какую-то любезность по-английски. Толстяк взялся переводить:

— Генри благодарит за то, что вы пришли как договаривались, и выражает вам глубокое уважение.

«Ну, это уже перебор. За что уважение-то?» — подумала она.

— Мы видим, вы принесли книгу, — продолжал переводить толстяк, наконец переходя к делу.

Женщина обрадованно вынула книгу из сумки и развернула.

— Деньги, э-э… мани, не забывайте, — обратилась она к переводчику, но тот не отреагировал. От страха, что сейчас у неё просто отнимут книгу, перехватило горло.

Босс перелистывал книгу. Лицо его сияло — он явно был удовлетворён. Толстяк продолжал переводить:

— Извините! Во всех экземплярах книги, которые до сих пор попадались нам в руки, осталось только тридцать страниц, остальные вырезаны. Знаете, японская полиция в своё время подвергла это издание цензуре, удалив всё, что ей казалось лишним. Это первая неиспорченная книга из всех, и Генри, как вы видите, страшно доволен. Надо было сначала проверить, а потом уже расплачиваться. Вот, двести тысяч. Пересчитайте, пожалуйста.

Толстяк вручил женщине деньги. На его щеках образовались ямочки, белевшие словно кружки эмали. Такса подошла и обнюхала пачку банкнот.

Женщина с облегчением пересчитала деньги — двадцать новеньких хрустящих десятитысячных. Больше в этом доме делать было нечего, и она поднялась со стула, чтобы направиться к двери.