Анастасия Писарева - О чем молчит Биг-Бен

В офисе я подзываю Тома и вручаю ему букет:

— Поздравлять будешь ты.

— Почему я? Ты купила букет.

— Поздравлять должен мужчина, Марка нет, Дейв в другом отделе, так что это сделаешь ты.

Она уже сидит на своем месте, как всегда, уткнувшись в телефон. Я делаю знак, и все начинают медленно приближаться к ее столу. Она видит нас и смеется. Мы молчим, натянув улыбки. Том протягивает ей букет и подарок и говорит: «С днем рождения». Она тронута и что-то говорит в ответ. Мы хлопаем и тут же расходимся. Вот и все.

Когда я сажусь за компьютер, в почте снова миллион писем. От меня чего-то ждут, надо проверить, уточнить, исправить, ответить. Я хочу написать всем, что букет и лосьоны стоили мне 38 фунтов. Нас тринадцать человек. Значит, с каждого 2 фунта 92 пенса. Пожалуйста, принесите мне. Несколько раз начинаю писать и бросаю. «Пожалуйста, с каждого за подарок Терезе… Приносите на мой стол… С каждого по…»

Я вдруг отчетливо представляю, как они будут приносить эти 2 фунта 92 пенса. Ни у кого не будет точной суммы. Будут приносить 5 фунтов и говорить — потом отдашь. Или 3 фунта — сдачи не надо. Но мне не нужны ничьи копейки, значит, придется искать эту чертову сдачу. Гребаные 8 пенсов! Или того хуже, мне будут приносить 2 фунта 92 пенса — монетка в монетку. Все это железо. Приносить и отдавать. А может, еще кто-нибудь — Том, к примеру, напишет мне в ответ: «А давайте включим эту сумму в клиентские расходы за счет конторы?»

Зачем я это затеяла? Всем абсолютно наплевать. Никому нет никакого дела до ее дня рождения. Идите на фиг. Тридцать восемь фунтов.

Я никому ничего не пишу.

И никто меня ни о чем и не спрашивает.

Мы с Диной уже несколько месяцев собираемся на бадминтон.

Вообще, она туда ходит каждую пятницу. Это помимо ее волейбола. Правда, в последнее время ей уже не до спорта — так достало все на работе.

Однажды я понимаю, что хватит, сколько можно откладывать. С утра собираю сумку и пишу ей: «Я взяла с собой спортивные вещи. Сегодня бадминтон!» — чтобы уже точно, и нет пути назад.

И вечером после работы мы идем на бадминтон.

Сначала очень долго добираемся до спортивного зала. Он расположен в школе в Бермондси. Заезжаем домой к Дине, чтобы она бросила вещи. Дома у нее беспорядок. Прислоненная к креслу, стоит гитара с порванной струной. На окнах унылые бордовые занавески из атласа. Они напоминают мне гостиницу под Калугой, где я однажды оказалась в командировке. Вообще, весь ее дом напоминает гостиницу. Что-то необжитое, временное. Не слишком уютно. В такой дом и возвращаться не захочется.

Она переодевается, а дальше мы спешим до остановки, стоим в пробке в автобусе, снова идем пешком вглубь улиц, туда, где школа. Школу приходится обойти по периметру — спортзал располагается в самом дальнем ее углу. Кажется, это хождение никогда не кончится.

Дина всю дорогу жалуется то на Рику, то на Терезу, то на бесконечную глупость и бессмысленность происходящего, недоумевает, зачем она вообще сюда приехала. Поскорее бы ей вернуться домой: все оказалось совсем не так, как она ожидала. Я слышала это уже множество раз и могу пропеть с ней ту же самую песню хором, я даже начинаю поддакивать, но потом останавливаюсь и больше ничего не говорю. Я согласна с каждым ее словом, но у меня больше нет сил говорить об этом, раз за разом воспроизводя одни и те же картины и эмоции. Голову снова пытается сдавить железный обруч — какое-то невыносимое, невозможное напряжение. Я молчу и только слушаю, как Дина снова и снова, как заклинание, повторяет до боли знакомый перечень жалоб.

Мы играем ровно пять минут. Потом я неудачно бросаюсь за воланчиком, падаю, подворачиваю ногу. Она мгновенно распухает, образуя неестественно ровную круглую опухоль на щиколотке. На мгновенье я замираю на полу от боли и даже плачу. Бадминтон на этом для меня заканчивается.

Несмотря на лодыжку, мне почему-то становится легче. Я сижу и уже никуда не спешу, не переживаю, ни к чему не стремлюсь. Я даже не обеспокоена тем, что вечер так внезапно и нелепо закончился, выходные наверняка насмарку и предстоит еще не понятно какая возня из-за этого происшествия. Все это неважно, потому что как будто моя подвернутая нога и боль взяли на себя накопившийся негатив, а я, наоборот, освободилась от него.

Неожиданно совершенно посторонние люди проявляют столько внимания и участия, сколько не было ни от кого за целый год. Это люди, которых я вижу впервые в жизни. Вместе с Диной один таскает меня под руку, пока я, держась за него, неловко прыгаю на одной ноге в медпункт. Еще одна девчонка откуда-то приносит лед, другая накидывает мне на плечи куртку, вызывает такси. Незнакомый парень, по всей видимости, индиец, дает наличных денег на такси, потому что ни у меня, ни у Дины налички нет. Дина знакома с ним — они вместе играют в волейбол, но когда я потом хочу вернуть деньги, его и след простыл. Мы не знаем ни его имени, ни где он работает, а на тренировках он больше не появляется и никто не может вспомнить человека, которого мы пытаемся описать… Пока я жду такси, ко мне постоянно кто-то подходит, меня спрашивают, как я себя чувствую и как у меня дела. Когда ослабевает изначальная боль, то дела у меня, признаться, хорошо. Нога под ледяной подушкой чуть успокаивается, но ступать на нее я не могу.