Ася Долина - У него ко мне был Нью-Йорк

Второе действие было более мирным и светлым. Два героя помирились и странствовали по Нижней Гвинее, слушая вокал девяностолетней колдуньи с африканскими гуслями в руках. Я к тому моменту только тихо наслаждалась способностью разума воспринимать новое.

«Как вам представление?» — поинтересовалась нарядная пожилая леди в чалме в перерыве. Я мямлила нечто, не умея подобрать эпитет. Она подсказала мне: «Powerful?» Ну конечно же powerful — «мощно», то самое слово! После аплодисментов все артисты встали на колени и произнесли молитву, адресованную Чаку Дэйвису, и занавес в полной тишине упал.

А на следующий день прямо с утра зарядил такой дождь, что всех магов и колдунов словно смыло, хотя у них был проплачен третий день дорогущей аренды бруклинской земли. Мы грустили, что они исчезли так же быстро, как появились. Хорошо, что в мире есть культуры, о которых нам еще только предстоит узнавать и узнавать.

Освобождение. Я даже не знала, что покидаю клетку, когда садилась в тот самолёт. Но этот трудный город, где каждый скрывает за ласковой улыбкой боль борьбы за место под солнцем, показал мне свободу снова стать никем, начать с нуля, стереть себе память.

Забвение. В действительности невозможно стереть себе память. Я всё равно помню всё, каждую минуту, первый снег в ноябрьской Москве, его руки в перчатках на руле. Но теперь передо мной такая круговерть нью-йоркских событий, что буфер памяти ежедневно наполняется новыми файлами.

Танец . Когда я бегу по мегаполису, выгибая поочерёдно то левое, то правое плечо, чтобы не задеть ненароком какого-нибудь горожанина. Когда я натягиваю красный капюшон дождевика за секунду до начала урагана. Когда облако белого дыма охватывает меня… Тогда я ощущаю себя ведомой партнёршей в танце с Нью-Йорком.

Горизонт. В Москве я всегда знала, каков предел моих стремлений. В Нью-Йорке же очертания будущей жизни так туманны, как будто мне снова шестнадцать и родственники поочерёдно спрашивают, куда я собралась поступать и кем хочу стать, а у меня нет ответа. Только я взрослая и у меня теперь есть выбор.

Воздух. Это когда твой выбор — плыть на пароме от Манхэттена до Стейтен-Айленда и отрываться от суетливого душного берега даунтауна, как от гигантского космического корабля. И обнаруживать себя в открытом пространстве залива. Так вот он какой, Нью-Йорк, весь разбросанный по островам, полные лёгкие океанического воздуха. Сегодня промозгло.

Веру. Промозгло, но эти температуры будто бы постоянно остужают мой ум. Учусь верить в хороший расклад всегда, во всё мощное, созидательное, под знаком «плюс», ведь не может же быть, что судьба подарила мне удивительные шансы, не вкладывая в это высшего смысла.

Тоску. Колдовать, но не мочь расколдоваться. Я скучаю по родному городу, ведь я покинула не только Москву печалей, но и мою Москву. Огромная, неведомая мне раньше тоска по родным. По старшим братьям и их детям, которые растут без меня. По маме. По младшему брату. По любимому некогда городу, который сегодня укрыло тонким слоем первого снега.

Мама — это мне семь, белая кроличья шапка с помпонами, моё детское тело в шубке размещено на холодном кожаном сиденье троллейбуса, скрипящего по зимней вечерней Москве восьмидесятых. Первые числа января. Я тепло дышу на обледеневшее стекло с немыслимыми морозными узорами, снимаю колючую варежку с озябшей докрасна руки и пишу на окошке «мама».

Так делают все дети?

Это слово упорно приходит на ум первым. Губы дважды смыкаются в удобное и понятное сознанию доброе «эм». Ма-ма. Ни секунды не задумываясь почему, я вывожу указательным пальцем буквы.

Мама — это мне двадцать три, метель на «Пушкинской», и у неё дома мы всей семьёй готовимся отмечать Новый год. Ёлка, которую я помогала наряжать, непременно живая, пахучая, верхушкой в потолок. Через пару часов полночь, а я только что сделала тест на беременность. И он показал две полоски, и я стекаю вниз по серому кафелю в ванной. А потом тело несёт меня к маме в комнату — это ей я хочу сообщить радостную новость. Будет ребёнок, я стану мамой, и в 12:00 мы поднимаем бокалы с шампанским за наступивший Новый год, он изменит много.

Мама — это мне уже тридцать один, и я прилетела с моей маленькой С. впервые в Нью-Йорк. Знакомить её с Д., который станет её отчимом, моим мужем. И первый снег выпал, и так холодно, и с океана дуют ветра. И совпало, что мама тоже прилетела сюда, по делам, снова оказалась рядом в миг, когда перелистывается страничка. И я спрашиваю её, как быть, ведь в Москве нас больше не ждёт ничего, а в Америке случилась новая жизнь. И она, не раздумывая: «Тебе, наверное, нельзя больше возвращаться обратно».