Рейчел Каск - Транзит

– Дорогой, поешь, – настойчиво попросила Элоиз. – Все остальные уже закончили.

Лоуренс взял вилку, наколол на нее кусочек фуа-гра и медленно положил себе в рот.

– Как мальчики? – спросил он меня.

Я сказала, что они на две недели переехали к отцу, пока в доме идут работы. Теперь, когда мы поселились в Лондоне, такие поездки стали возможными.

– Ему уже давно надо было взять на себя ответственность, – сказал Лоуренс хмуро. – Бывший Элоиз такой же. Я не знаю, как им всё сходит с рук. Они не мужчины, – сказал он, неторопливо делая глоток вина. – Они дети.

– Всё не так плохо, – сказала Элоиз, поглаживая его руку.

– Ты мучилась всего лишь год, – сказал он ей. – Не как ты, – сказал он мне.

– Что для тебя было самым жутким? – спросила Элоиз немного взволнованно, сцепив руки в замок на груди.

Я сказала, что точно не знаю – разные вещи были сложными по разным причинам. Был период, сказала я, когда домашние питомцы мальчиков всё время умирали. Сначала кошка, затем оба хомячка, потом еще два хомячка, которых мы купили взамен предыдущих, потом морские свинки, которые жили в клетке в саду и чьи скрюченные тела мне пришлось выкапывать лопатой из травы, в которую они решили зарыться. Не знаю почему, сказала я, но особенно тяжело было справляться с чередой этих смертей и необходимостью избавления от тел в одиночку. Было ощущение, что что-то в доме убивало их, какая-то атмосфера, которую я старалась не замечать или разгонять. Как проклятье, сказала я, которое исполняется способами, которые невозможно предвидеть. Долгое время казалось, что каждая моя попытка, направленная на освобождение, только делает мое поражение всё более осязаемым и неминуемым. Рассуждая о желании и самоконтроле, сказала я, Лоуренс выпустил из виду элемент бессилия, которые люди принимают за судьбу.

– Это была не судьба, – сказал Лоуренс. – Это было так, потому что ты женщина.

Элоиз громко рассмеялась.

– Скажешь тоже. Это просто смешно! – сказала она.

– Ничего хорошего с тобой и не могло произойти, – продолжил Лоуренс невозмутимо, – ты осталась одна с двумя детьми. Он буквально бросил тебя умирать, и их тоже, – добавил он. – Он хотел наказать тебя. Он и не хотел, чтобы тебе было легко.

Всё это, сказал Лоуренс, было местью: как он и говорил, все эти мужчины просто дети. Когда он сказал, что иногда забывал, что он и Сьюзи отдельные люди, он имел в виду, что осознание этого усмирило его гнев по отношению к ней и одновременно позволило ему уйти от нее. После развода он испытывает к ней большее уважение, чем в браке: он ценит ее как мать своей дочери; она знает, что в случае, если у нее возникнут трудности, она всегда может обратиться к нему за помощью, и он, в свою очередь, знает, что она постарается помочь ему.

– У нас хорошо получается быть в разводе, – сказал он. – Единственное, что у нас хорошо получается.

Глядя сейчас на него и Сьюзи, трудно понять, почему их брак стал катастрофой, и всё-таки именно таким он и оказался, чему многие были свидетелями.

– Но вы, – сказал он мне, – вы были последними людьми, с которыми это могло случиться.

Когда наши отношения со Сьюзи вывернулись наизнанку, продолжил он, обнаружилось, что много добрых намерений в нашей созависимости просто не могли реализоваться. В вашем же случае, сказал он мне, всё было наоборот: внутри того, что выглядело хорошо снаружи, оказалась ненависть и жестокость. И при таком сценарии, сказал он, женщина, в общем-то, оказывается в невыгодном положении, точно так же как и в драке.

– Такие, как ты, – сказал он мне, – никогда не признают, что женственность основывается в том числе и на мужском кодексе чести. К примеру, мужчина знает, что женщину бить нельзя. Если этих границ нет, то женщина абсолютно бессильна.

Я сказала, что не уверена, что хочу обладать силой, о которой он говорит. Это старая сила матери – сила неприкосновенности. Я не понимаю, сказала я, по какой причине я не должна брать на себя долю вины за случившееся; я всегда считала, что произошедшее, сколь бы ужасно оно ни было, произошло потому, что я – осознанно или нет – спровоцировала его. Вопрос не в том, считаю ли я свою принадлежность к женскому полу равной своей судьбе; намного важнее научиться читать эту судьбу, увидеть в случившемся формы и закономерности, изучить их правду. Это трудно сделать, если ты всё еще веришь в идентичность, не говоря уже о таких понятиях, как справедливость, честь и месть, и точно так же трудно слушать то, что ты говоришь. Слушая, я выяснила больше, сказала я, чем могла вообразить.