Рейчел Каск - Транзит

Вместе с ней на курсе преподавал мужчина, добавила она, мужчина старше ее – она питает к таким слабость. Он известный фотожурналист, чьими работами она восхищается. С самого начала между ними что-то возникло, пробежало электричество, несмотря на то что он женат и живет в Америке. Она только что рассталась со своим партнером, с которым провела два года и который знал ее настолько хорошо, что его жесткая критика в ее адрес во время их последних ссор не могла не подорвать ее уверенность в себе; она уцепилась за внимание фотожурналиста, как за спасательный плот. Он интеллектуал и влиятельный человек или, по крайней мере, имеет такую репутацию, и его внимание к ней стало противовесом презрению ее бывшего. В последнюю ночь они бродили вместе по улицам Парижа до трех часов. Она почти не спала: ее волнение и возбуждение было таким сильным, что с восходом солнца она встала и снова пошла гулять по пустому городу – шла и шла, пока афиша не заставила ее остановиться.

Я спросила, что она фотографирует.

Еду, сказала она.

В соседней комнате зазвонил телефон, я извинилась и вышла, чтобы снять трубку. Это был мой старший сын, и я спросила его, где он. У папы, сказал он удивленно. Что у тебя происходит? – спросил он. Я сказала, что у меня студентка. Понятно, сказал он. Последовало молчание. Я слышала какой-то шорох и его дыхание в трубку. Он спросил, когда они смогут вернуться. Я сказала, что точно не знаю: строитель говорит, через пару недель. Здесь никого, сказал он. Странно как-то. Извини, сказала я. Почему мы не можем быть нормальными? – спросил он. Почему всё должно быть так странно? Я сказала, что не знаю почему. Я стараюсь изо всех сил. Взрослые всегда так говорят, сказал он. Я спросила, как прошел его день в школе. Нормально, ответил он. Я услышала, как Джейн покашливает в гостиной. Я извинилась и сказала, что мне нужно идти. Хорошо, сказал он.

Когда я вернулась обратно в комнату, меня вновь поразила яркость одежды Джейн, которая особенно выделялась на фоне белого пейзажа ремонтной пленки. Она сидела неподвижно, ее колени были сомкнуты, голова поднята, бледные пальцы обхватили чашку. Я вдруг поймала себя на том, что задаюсь вопросом, кто она такая. За ней тянулся шлейф драмы, который, казалось, предполагал два типа отклика: увлечься или отойти в сторону. Однако перспектива увлечься казалась утомительной: я вспомнила ее слова о том, что студенты высасывают из нее все соки, и подумала, как часто люди выдают себя тем, что замечают в других. Я спросила, сколько ей лет.

Тридцать девять, сказала она, чуть демонстративно приподнимая голову и открывая длинную шею.

Я спросила, что именно интересует ее в этом художнике, Марсдене Хартли.

Она посмотрела мне в глаза. Ее собственные глаза были на удивление маленькими: цвета ила, практически без ресниц, совсем не женственные – это была единственная часть ее тела, лишенная женственности.

Он – это я, сказала она.

Я спросила, что это значит.

Я – это он, сказала она и с каким-то нетерпением добавила: мы одинаковые. Я понимаю, это звучит немного странно, но нет причины считать, что люди не могут быть двойниками.

Я сказала, что если она имеет в виду личную идентификацию, то она права – люди часто узнают себя в других, в особенности если эти другие существуют в другом времени и пространстве, как, например, персонажи книг.

Она разочарованно качнула головой.

Я не это имела в виду, сказала она.

Когда раньше она говорила, что ее не интересует живопись этого художника, она хотела сказать, что не интересуется его картинами как таковыми. Для нее его картины больше похожи на мысли, мысли в чужой голове, которые она может прочесть. А читая их, она осознает, что эти мысли – ее собственные. В галерее кураторы выставки развесили на стенах разнообразные критические комментарии и биографические справки. Она читала их, переходя из одного зала в другой, и сначала была разочарована тем, что ее жизнь совсем не похожа на жизнь Марсдена Хартли. Его мать умерла, когда он был маленьким; ее мать всё еще жива и здорова и живет в Танбридж-Уэллс. Когда ему было восемь или девять, его отец женился во второй раз и оставил мальчика на попечение родственников, переехав со своей новой женой в другую часть страны. Он вырос и осознал, что его интересуют мужчины, но реализовать свою сексуальность ему удалось всего несколько раз в жизни; Джейн же, гетеросексуалка, спала с большим количеством мужчин, чем могла сосчитать, даже если бы всех их помнила. Бо́льшую часть своей взрослой жизни он жил в нищете, много времени проводил во Франции и Германии и возвращался в Америку, только когда заканчивались деньги; она – англичанка, представительница среднего класса с маленьким, но постоянным заработком, которая, хоть и любит путешествовать, никогда бы не стала жить в другой стране. И самое главное, он был знаком со всеми светилами своего времени – известными художниками, писателями и музыкантами, и именно это стало для Джейн самой болезненной точкой, так как, по правде говоря, она испытывает сильную неудовлетворенность из-за того, что в ее жизни нет интересных людей. Ее стремление стать частью того мира, к которому принадлежал Марсден Хартли, настолько сильно, что она пребывает в состоянии нескончаемого и напрасного ожидания и настороженности; она как будто боится, что моргнет и упустит нечто важное, что было так близко. Каким бы несчастным ни было существование Марсдена Хартли, в нем, в отличие от ее собственного, было утешение и множество возможностей.