Александр Филиппов - Зона - Очерки тюремного быта. Рассказы

Жаркое было лето. Как сейчас помню, в тот день дождичек прошел: мелкий такой, просяной, пыль на дорогах поприбил да асфальт спрыснул. Сережа пришел домой позже обычного и сказал, что разбил машину. Где-то на перекрестке столкнулся с грузовиком, никто не виноват был, — объяснил мне Сергей, — дождик асфальт смочил, скользко. Легонький дождик, грибной…

В милиции сделали анализ, и этот анализ показал, что Сережа пил вино. У него отобрали права. Он очень переживал, а я успокаивала: вот, Господи, велика, мол, беда, ладно хоть сам цел остался! Потом был суд, и Сереже присудили платить деньги за ремонт обеих машин. За ту, грузовую, что-то немного, а за «ЗиМ» — тысячу рублей. Я таких денег в глаза не видела тогда и в руках не держала. Работать Сережа стал в гараже, слесарем, платили меньше, да еще высчитывали по суду, но я не унывала. Проживем, говорю! Да и прожили бы… Трудно было, что там греха таить, одна надежда, что осенью фрукты продадим на базаре и рассчитаемся. Я на работу устроилась, на обувную фабрику, шила тапочки, но ходила в ученицах и получала немного.

Время пролетело быстро, лето прошло, я и не заметила. А надо было заметить, запомнить.

Наступила осень. Мы со свекровью торговали на рынке яблоками, помидорами и выручили триста рублей. Двести решили отдать Сереже для погашения долга, а на сотню детишкам к зиме одежонки прикупить, да и самим кое-что по мелочам — пообносились уже. Деньги спрятали в шкаф, под стопку глаженого постельного белья. Надо же, сколько лет прошло, а помню — две наволочки, простыня, пододеяльник…

Что это было? Может, с ума я сошла? И то, двадцать восемь лет мне в ту пору. Двадцать восемь! Помутнение какое-то. Вспоминаю — морозец, снежок пушистый, дорога от города на окраину нашу — через степь, а снежок первый тает под ногами, и следы мои по белой дороге черной строчкой. Вороны серые крыльями машут, перелетают с места на место, много их было что-то в тот год, будто шевелилась вся степь… А денек тихий, а я радостная бегу — шубу себе отхватила за триста рублей, новую. Те самые триста…

Ближе подхожу, вон и домик наш уже виднеется — крайний по улице, уютный, — завод выстроил себе целый поселок, и нам выделили. Сережа тогда большого начальника возил, помню, тот на свадьбе выпил стакан водки, поцеловал меня и звякнул на стол ключи от дома — подарок свадебный!

Еще ближе подхожу, а ног не чую уже под собой, будто на месте топчусь — поняла вдруг, что натворила… Походила бы еще зиму в старом пальтишке, через год как-то выкрутились… но молодая ведь, онучкой-то ходить не хочется!

Главный инженер у нас на фабрике — Леонид Борисович, бородатый, кудрявый, на девчат глазами так и зыркает — холостяк! И на меня почему-то — чаще других. Девчонки смеются — приворожила, мол, а я отмахиваюсь — куда уж мне, с моим-то хвостом, а самой приятно… Что ж я, к тридцати годам шубы новой не заслужила? Но домой — страшно идти. Пришла — никого. Кирьяновна, видать, с Надюшкой в магазин ушла, Ваня в школе, — Сергей на работе. Мне в тот день во вторую смену на фабрику выходить надо было. Спрятала я пальтецо свое старенькое в кладовку, шубу надела и бегом на работу. А… будь что будет! Не думала как-то ни о чем.

Вернулась поздно вечером, давно стемнело уже. Разделась потихоньку в прихожей, а свекровь с порога: «Валя, ты деньги брала?»

— Нет, — отвечаю, а сама застыла вся, и в голове пустота, не знаю, что и сказать.

— Господи, может, из ребят кто? — причитает свекровь. — Я уж по всякому допытывалась — не сознаются. Друзей своих в дом тоже вроде не приводили.

Я молчу, шкаф открываю, перебираю стопку белья — наволочки, простыня, пододеяльник, и сама удивляюсь — где же?

И ночь была черная! Вьюга налетела, выла в саду, гнула до земли обледенелые яблони, швырялась снегом, будто цвет облетал майский…

Когда все обнаружилось, и свекровь кричала на меня, хватаясь за сердце, а Сергей ударил по лицу — я убежала к подружке, Ритке Новиковой. Она в общежитии при фабрике жила. Ночь переночевала, на следующий день с работы идем, а Ритка: айда опять ко мне! Надо же характер выдержать! По дороге в общежитие купили вина. Стол накрыли. Вдруг — дверь открывается, входит мастер наш, Олежка Хомяков, а с ним Леонид Борисович. Махнула я рукой на все, напилась как дура…

Через неделю, затемно, подошла к дому своему. Хожу под окнами, заглядываю. Вижу через щелку в занавесках — Ванечка за столом склонился, карандаш слюнявит. Уроки учит. В глубине комнаты свекровь на машинке швейной строчит, педаль ногою, толкает, и такое у нее лицо… Так и ушла я. Огни уже погасили в домах, и ветер мне вслед — ледяной, злой, колючий…