Александр Филиппов - Зона - Очерки тюремного быта. Рассказы

Видимо, всеобщее презрение снимало с них последние нравственные запреты. Они постоянно что-то крали друг у друга, жаловались, «стучали» оперативникам на всех подряд.

Впрочем, даже в их среде был свой «начальник», «козырный пидор», который разбирался в склоках, мирил.

Я как-то поинтересовался у заключенных, распространяется ли такое отношение к «опущенным» на вольную жизнь и как они поступят, оказавшись, например, с ним за одним столом на чьей-нибудь свадьбе. Неужто примутся оскорблять, прогонять? Ведь этот человек на воле может быть вполне уважаемым отцом семейства. Оказывается, предъявлять какие-либо претензии на воле нельзя, но и общаться — тоже. Нужно просто встать из-за стола и уйти, не объясняя причины…

Активистов в зоне называли «козлами», «красными», «ссучившимися». У старых зеков где-нибудь на «особом режиме» еще можно было встретить на груди татуировку с аббревиатурой «БАРС».

Накалывали ее в энкавэдэвских лагерях, и означала она: «Бей актив, режь сук», то есть «активистов».

По зоновской иерархии «козлы» располагаются где-то возле «чертей»; но фактически положение их неизмеримо выше. «Активисты» работали завхозами, дневальными, бригадирами и ущербность свою ощущали разве что на этапе да в штрафном изоляторе, где их содержали отдельно от других категорий осужденных.

По московским циркулярам, в «активисты» следовало зачислять осужденных, «твердо ставших на путь исправления и перевоспитания, осознавших свою вину перед обществом и оказывающих положительное влияние на других заключенных». Те же МВДэшные инструкции требовали «решительно избавляться от активистов из числа приспособленцев, преследующих при сотрудничестве с администрацией корыстные цели». Но… других в зоне просто не было! Ибо сами «активисты» не скрывали, что сотрудничать с администрацией их заставили сложившиеся обстоятельства.

— Поднялся я на зону, — рассказывал мне завхоз одного отряда, бывший десантный прапорщик, досиживающий за убийство 15-летний срок, — меня в хорошую «семью» приняли, не то чтобы «блатную», но авторитетную, из крепких «мужиков». Поездил я на кирпичный завод с полгодика, потолкал тачку, а потом говорю своим: «Все. У меня „пятнашка“, за это время я от такой работы загнусь». И пошел в «актив». Тут легче. Был дневальным в отряде, «локальщиком», теперь вот завхозом. Все-таки сыт, в тепле, пырять по-черному не приходится. Досижу. Кстати, вы не знаете: амнистия участникам войны на меня не распространяется? Я чехов в 68-м на уши ставил…

Бывший десантник, которого в зоне уважительно звали по отчеству — Романыч, зарезал колхозного агронома.

— Я в отпуск к матери в деревню приехал, — рассказывает он. — А дело к Новому году. Полдеревни стало к празднику свиней резать. У меня лучше всех получалось. Говорят, рука тяжелая. Всажу нож, и не пикнет, сразу наповал. Ну и резал всем подряд. В каждом доме по этому случаю угощение, выпивка. Однажды сидим за столом после забоя, выпиваем, я им про Чехословакию рассказываю. В газетах-то писали, что мы там прямо как ангелы были, войска то есть. А на самом деле навели шороха.

Помню, построили на аэродроме полк под утро, светало уже, сейчас, говорят, командующий приедет. Точно, прикатил генерал, походил перед строем, посмотрел, а потом как заорет: «Это вы кого тут поставили?! Почетный караул или десант?! Расс-стегнуть гимнастерки! Тельняшки показать! Засучить рукава до локтей! Вперед, сынки! На выстрел отвечать тысячью выстрелов!»

Я рассказываю, а рядом агроном сидит. «Вы, — кричит, — палачи свободолюбивого народа!» «Ах ты, — говорю, — сука, интеллигент херов!»

Башку у меня от обиды переклинило. Взял я со стола нож, каким свинью резал, и засадил ему в грудь. Насквозь, аж к стене приколол…

Виталий Виноградов «активистом» стал так:

— Когда осудили, мне еще 18 лет не было. Отправили на зону для «малолеток». В первый же день в карантине дневальный подходит и спрашивает: «Ты кем по этой жизни стать хочешь?» Я отвечаю: «Пацаном!» Блатным то есть. А он мне: «Ну тогда пошли, пацан, потолкуем за жизнь». И повел в каптерку. Только зашел туда — мне табуретом по башке как дали! Я — с копыт и выстегнулся.

Очнулся, смотрю — вы не поверите! — табуретка деревянная, тяжелая — на куски разлетелась. А дневальный щерится: «Вставай, пацан, вот тебе тряпка, начинай полы мыть». В общем, били на «малолетке» не по-человечески…

У орчанина Володьки Кузнецова другая беда.

— На воле-то я с «блатными» крутился. Пахан мой в «авторитете» был, семь «ходок» на зону. Там и помер. Я его видел-то только на свиданках, в полосатом прикиде. Сейчас, наверное, в гробу переворачивается, узнав, что сын по «козьей тропе» пошел.