Кон Джиён - Суровое испытание

Со Юджин не выдержала и расплакалась. Невидящий взгляд мамы Ёнду был устремлен куда-то вдаль, по ее щекам тоже катились слезы.

— От ужасной боли я начала плакать. Куратор злился, что ничего не получается из-за моего рева. Мне было страшно, и я стала просить прощения. Тогда он вложил свой член в мои руки и велел гладить его. Я сделала, как он просил. Потом он закатил глаза, а мои ладони испачкались в чем-то белом. Он обтерся туалетной бумагой, а на следующий день и вправду принес чипсов. Мне было очень тоскливо, ведь за весь день, кроме поварихи в столовой, я больше никого не видела, поэтому я обрадовалась ему, даже забыла, что вчера он причинил мне боль. Был вечер, куратор заставил меня лечь в постель, сказал, что если послушаюсь, то он каждый день будет угощать меня чипсами, а если нет, то уйдет и никогда больше не придет. Тогда по интернату ходили слухи, что каждую ночь в наше общежитие с моря является дух покончившей с собой старшеклассницы, поэтому я умоляла не оставлять меня и пообещала, что сделаю все, как он захочет. Куратор вытащил из кармана какую-то прозрачную мазь и намазал себе на член…

Кан Инхо вскочил с места и снова сел. Его словно накрыло цунами. Казалось, земля и небо смешались в единое месиво. Юри — ребенок со множественной инвалидностью по слуху и умственному развитию. И на тот момент ей было восемь лет. Восемь… Его охватила страшная безысходность, он даже забыл, что хочет курить. Перед глазами мельтешили какие-то пятна. Пак Бохён, куратор общежития с крысиными глазками, тот самый, что выволок из здания школы уволенного учителя Сон Хасопа. Как, черт подери, можно сотворить такое с несчастным ребенком, которому и податься некуда?! Что же это за школа такая, раз в ней творится подобное? Куда вообще катится этот мир? Неужели на дворе двадцать первый век, и все происходит в Корее, и зовут его Кан Инхо… И рефреном билась одна и та же мысль: «Не может быть, чтобы все это было правдой!»

— Как долго ты подвергалась этому?

Вопрос директора центра ввел Юри в состояние задумчивости, затем она сказала:

— Много.

Ответ был несуразным. Вопрос перефразировали:

— Сколько раз?

— Много. Я хочу колы. И спать.

Юри дали чипсов и колы, она с жадностью набросилась на сладости. Ёнду нерешительно заговорила:

— Они приходили к ней по очереди — замдиректора, куратор Пак Бохён и директор. По словам Юри, замдиректора каждый раз давал ей по тысяче вон.

Переводчик был вымотан до предела. Никто не смел поднять глаза на девочек.

В свете старой, мерцающей люминесцентной лампы лица собравшихся в комнате для совещаний отливали мертвенной белизной. Какая-то зловещая аура окутала этот офис, интернат «Чаэ» и весь Муджин.

Юри, вглядываясь в жесты Ёнду, хрумкала чипсами. Кан Инхо снова вспомнил, как впервые приехал в интернат: непроницаемый туман, девочка с чипсами; дорогая иномарка срывается с места и мчит за ворота… Штрих за штрихом вырисовывалось это жуткое место — пожалуй, более жуткое, чем скотобойня.

Бледная как полотно директор центра задала очередной вопрос:

— Что значит «по тысяче вон»?

Переводчик перевел. Лицо его позеленело, будто надругались над ним самим.

Юри явно выдохлась.

— Он отводил меня в свой кабинет, давал тысячу вон и снимал мои штаны. Потом я покупала себе на ужин рамён или булочку. Если я говорила, что не хочу, он мог добавить еще тысячу.

Теперь и вопросы стали задавать медленнее. У Юри, видно, не получалось сосредоточиться — ногами она возила по рассыпавшимся лепесткам бегонии, втаптывая их в пол.

— Когда заместитель директора впервые заставил тебя это делать?

— He помню. Кажется, через некоторое время после того, как все случилось с куратором Пак Бохёном. Где-то в начале четвертого класса. После куратора Пака мне было ужасно больно, я сказала, что не буду, и пыталась убежать. Но замдиректор уложил меня на столе в приемной, а мои руки и ноги…

У переводчика окаменело лицо, он умолк. Юри же с невозмутимым видом забросила в рот очередную чипсину и начала жевать. Все неотрывно смотрели на переводчика. Он же с перекошенным лицом, готовый вот-вот разрыдаться, взглянул на своего однокашника — сотрудника правозащитного центра. В его глазах смешались гнев и потрясение, весь вид говорил, что силы его на исходе. Губы дрожали.

— Что такое? Что она сказала?

Переводчик уронил голову на грудь. Кан Инхо, внимательно следивший за Юри, глухо проговорил:

— Привязал. Привязал к столу.