Сара Кроссан - Ириска [litres]

но Пегги же не слушает.

И вообще,

не защитит

ее от любого

вторжения —

непрошеного гостя,

взломщика,

вора.

Буду призраком.

Буду – Ириской,

или Тарой,

или Кларой,

или Клэр,

кем угодно – как хочет старушка.

Это, конечно, не значит, что Эллисон позволяется

все.

Буду тихой, как мышка,

почти невидимкой.

Вовсе не смертный грех —

называть себя другим именем.

Пожалуй, останусь.

Никто не поверит Марле,

даже если она меня заподозрит.

Ей в ответ ухмыльнутся, пообещают:

хорошо, мы осмотрим дом.

Подумают – сумасшедшая.

Останусь, буду брать все что нужно.

И никто мне

не помешает.

– Не смей спускаться вниз, пока не разрешу.

Слышишь меня?

Папа в бешенстве, лицо налилось кровью, на шее

вздулись вены.

– Да, папочка.

Я убежала,

пока он до меня не добрался.

Не обедала.

Не ужинала.

Утром он ушел на работу,

я выглянула за дверь

и снова спряталась в комнате.

К вечеру

ужасно болел живот.

– Элли? – крикнул отец мне наверх.

– Ты уже вернулась из школы?

Приоткрыла дверь. Отвечаю:

– Я не выходила из спальни.

Ты же запретил.

Он крутит пальцем у виска:

– Ведешь себя как идиотка.

Сама-то хоть понимаешь?

Открываю

заднюю дверь.

Марла ковыряет отверткой

радиоприемник

и хмурится.

– Не могу заставить эту чертову штуку работать.

Столько кнопок! Зачем?

Может, нужны батарейки?

Не знаю, где они.

Поднимает глаза.

– Ты не Пегги.

Может, сказать ей правду?

Я лишь на долю секунды

засомневалась.

– Я Ириска.

Широко улыбаюсь, наверное – фальшиво. Ну, как могу.

Не то чтобы я не умела

притворяться:

конечно, я знаю, как выглядит счастье

со стороны.

Марла наклоняет голову.

– Тогда не стой столбом.

Разберись с этой штуковиной.

В вазе с фруктами два лимона,

сморщенное яблоко.

Рядом лежит

блестящая монета

в один фунт

и двадцатипенсовик.

Деньги кладу в карман,

ставлю чайник.

Папа любил кого-нибудь

«переиграть».

Мне понадобились новые джинсы,

и мы с ним поехали в «Ривер-Айленд».

Он сначала прошел в мужской отдел,

снял с вешалки клетчатую рубашку,

оторвал у нее верхнюю пуговицу

и направился к кассе.

Я стояла рядом, не слушала их разговор с кассиром.

Мне ужасно хотелось взять

конфетку из вазочки на прилавке.

– Чека нет,

но ведь рубашка с дефектом,

это же факт?

Вы можете убедиться.

Смотрите.

Видите?

Вот!

Девушка робко предложила ему обменять рубашку.

– Нет, я хочу вернуть деньги.

Она еще раз предложила – возьмите другую.

– Нет, меня не устраивает обмен.

Девушка за кассой была чуть постарше меня —

волосы заплетены в длинные косы,

глаза подведены зеленым;

и я знала, каково это —

спорить с ним.

– Может быть, купите что-то в другом отделе,

я выдам вам чек на возврат, – пробормотала она.

– Наш менеджер уже целый час на обеде.

Папа побарабанил пальцами по прилавку

и согласился.

Потом, когда мы вышли из отдела,

сунул мне в руку

этот чек на возврат.

– Купи себе джинсы, – сказал он.

– Я буду в машине. Давай, в темпе.

Самый добрый папин поступок

за всю мою жизнь.

На книжных полках у Марлы много

всего,

в основном в мягкой обложке —

классика, поэзия, романы, детективы.

Потрепанные переплеты,

пожелтевшие страницы.

Свернувшись клубочком в кресле под

торшером,

листаю книгу: « Лунный тигр».

Шепчу про себя,

будто читаю молитву.

Марла сидит с отрешенным видом,

глядит в пустоту.

Что-то притихла —

наверное, устала.

Понятия не имею, где бродят ее мысли,

и от этого мне неуютно – ерзаю в кресле,

все время меняю позу.

Но вот у нее запищал телефон,

и Марла очнулась —

вернулась в реальность.

– Спать пора.

У двери она поворачивается.

– Ты домой?

– Да. Сейчас, дочитаю.

Поднимаю книгу над головой.

Марла бесстрастно кивает.

Поднимается наверх.

Я слышу, как она спускает воду

в туалете,

заходит в спальню, закрывает дверь.

А я остаюсь в полутемной комнате