Георгий Демидов - Любовь за колючей проволокой

Через пару лет началась индустриализация страны, и прежнюю безработицу сменила острая нехватка рабочих рук. Одним из резервов по этой части было население ДОПРов, доселе евшее государственный хлеб почти даром. За немногими исключениями заключенные были вывезены в лагеря принудительного труда. Живцов попал в один из таких лагерей в Карелии. Допровской лафы тут не было и в помине. Заключенные получали едва достаточное для жизни питание только в том случае, если выполняли нормы выработки на повале и сплаве леса. На работу, правда, можно было и не выходить. Но «отказчикам» полагался совсем уж голодный штрафной паек и круглосуточно запертый штрафной барак с голыми нарами и почти неотапливаемый. Настоящие блатные-законники в таких бараках сидели редко. Это был слишком дорогостоящий и не очень остроумный способ утверждения своего неподчинения лагерному режиму, более пригодный для сявок. Живцов, когда нарядчик объявил ему, что он включен в бригаду лесоповальщиков, только пожал плечами и на следующее утро вышел в лес вместе с этой бригадой. Но в течение всего дня просидел у костра, так и не прикоснувшись к пиле и топору. На замечание бригадира, бывшего лесника, пускавшего «налево» государственный лес, Хана ответил издевательской блатняцкой присказкой, что он этого леса не садил и рубить его не собирается. Тот записал ему невыполнение и посадил на штрафной паек. Это как будто подействовало, и Живцов вместе с еще одним блатным из той же бригады принялся за работу. Но оба были неумелыми лесорубами, и случилось так, что одна из первых сваленных ими лесин размозжила голову недогадливому бригадиру. Следствие по этому делу даже не заводили. Случай весьма обычный. При работе под конвоем лесорубные звенья располагаются слишком близко друг от друга, и людей убивало и калечило на лагерном лесоповале чуть ли не каждый день.

Новый бригадир понял, что такие, как Хана, находятся тут не для того, чтобы работать, а для того, чтобы «отбывать срок». Для работы есть «рогатики», за счет которых ему и надлежит выводить выполнение норм на полную пайку.

Число рогатиков непрерывно возрастало. В лагеря тянулись эшелоны крестьян, бунтовщиков против коллективизации, всевозможных «вредителей» и «троцкистов». Для лагерных блатных началось золотое время. Теперь заставлять их работать и не пытались. Почти официальной деятельностью социально близкого элемента стало обеспечение веселой жизни для контриков. Грабить их разрешалось совершенно безнаказанно, вплоть до «конфискации» дров, заготовленных теми для своих бараков. Ведь это был не грабеж, а выражение народного гнева против врагов Советской власти!

Такому, как Живцов, занимавшему в лагерной хевре одно из ведущих мест, можно было бы отбывать свой срок припеваючи. Вместо этого, одевшись почище и запасшись деньгами за счет вновь прибывших в лагерь троцкистов, он снова ушел в побег. И снова с группой. Роль командира и вожака была его манией.

При попытке ограбить какое-то захолустное почтовое отделение банда попалась. Все повторилось по обычной схеме: тюрьма, новое следствие и новый «червонец» срока, ставший для Живцова уже как бы неразменным. После суда, когда его везли в новый лагерь, теперь куда-то за Енисей, Живцов пытался бежать с этапа, прорезав стенку арестантского вагона, но неудачно.

Теперь побеги из мест заключения стали для него чем-то вроде азартной игры для маниакального игрока. Как и всякий игрок, он, в сущности, понимал, что конечный проигрыш неизбежен. Даже если ему и удавалось иногда, с риском быть тут же застреленным, продраться сквозь колючую проволоку лагерной ограды и всевозможные оцепления, заставы и пикеты окололагерной зоны, то и за их пределами беглеца ждало мучительное существование бесприютного волка. В стране уже действовала паспортная система, и был установлен строжайший полицейских режим. Вопрос поимки беглого преступника был, в лучшем случае, вопросом какой-нибудь пары недель.

Острота игры со смертью, ставшая для Живцова почти потребностью на фоне беспросветного житья в бараках и лагерях усиленного режима, была не единственной побудительной причиной его отчаянных рывков. Его война с легавыми диктовалась также необходимостью поддержания в лагере своего авторитета бесстрашного урки. Он принадлежал к тем людям, которые за признание окружающими их исключительности и превосходства готовы платить даже такой ценой, как смертельная опасность и страдания. Неизбежно присутствует в таких случаях и элемент самолюбования. Эти стимулы нельзя сбрасывать со счетов, хотя их и принято замалчивать, даже при совершении людьми подвигов во имя подлинно высоких целей. В подвигах же, являющихся самоцелью, элементы престижа и позы всегда являются главными.