Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Увидев, что классового единения в коммунальных квартирах не получается, власти объявили этот тип жилья временным. „Вот только страна окрепнет, — обещали вожди 20-х годов, — начнем массовое жилищное строительство”. С приходом Сталина, однако, разговоры о жилищном строительстве умолкли. В следующие 30 лет в стране возводились плотины, заводы, казармы, барачные заводские общежития, концентрационные лагеря, дачи для генералов и работников ЦК партии, но только не жилые дома. Обычная городская отдельная квартира стала привилегией чиновников, военных и некоторых особенно приближенных к властям людей искусства. Миллионы продолжали жить в коммуналках. Даже сейчас после широко разрекламированной хрущевско-брежневской строительной программы в коммунальных квартирах Москвы и Ленинграда все еще живет никак не меньше 30–40 процентов населения, а в таких провинциальных городах, как Одесса, Архангельск, Симферополь, Курск, Владимир, большая половина населения только мечтает об индивидуальном жилье.

Даже если мы примем точку зрения, изложенную в пропагандистских советских изданиях, о том, что „ныне около 80 % городских жителей имеют отдельные квартиры [46] Н. Я. Соловьев. „Семья в социалистическом обществе”. М., „Политиздат”, 1981, с. 8. , то и тогда придется признать, что по крайней мере 30 миллионов человек в городах живут в коммунальных квартирах и общежитиях. Нос точки зрения интересов пары, важно не только, живет ли она в коммуналке или в отдельной квартире. Важнее всего, сколько человек обитает в комнате, где живут Он и Она. Между тем, в большинстве отдельных квартир пара по-прежнему вынуждена ютиться в одной спальне с кем-то из родственников. Нет никакой надежды, что положение изменится в ближайшие годы. И не только потому, что строят жилье медленно и недостаточно. Важнее другое: так называемая „санитарная норма” — количество квадратных метров, полагающихся на одного человека в СССР, составляет 9 м 2. Государство планирует таким образом не количество комнат, а лишь какое-то количество квадратных метров на семью. При таком расчете семью из 4 человек, состоящую из двух-трех поколений, по закону вселяют в две комнаты. Члены такой семьи с самого начала лишены элементарной свободы и независимости, а, следовательно, и семейного счастья. Так что к числу тех, кто лишен в советских городах насущно необходимого уединения из-за жизни в коммунальных квартирах, можно прибавить еще столько же мучеников из квартир отдельных. Это составит уже не тридцать, а 50–60 миллионов. И это только горожане. Что касается жителей колхозной деревни, то они в массе своей даже понятия не имеют об отдельных комнатах.

Но вернемся к семье часовщика из Краснодара. „Перед самой войной мы перебрались в Москву, — вспоминает Ф. К. — У нас с мужем был уже взрослый сын, который незадолго перед тем женился. В столице нам пришлось снова жить в коммунальной квартире на пять семей. Вчетвером мы занимали в этой квартире такую маленькую комнату, что в ней невозможно было поставить вторую кровать. Молодые супруги спали на полу у самой двери, выходящей в коридор. По коридору до полуночи топали соседи, звонил общий телефон. Если же ночью мне или мужу надо было выйти в уборную, приходилось переступать через наших молодоженов…”

Коммунальная квартира и переживания, которые она приносит людям, многократно описаны в советской литературе двадцатых годов. Имея в виду атмосферу слежки и доносительства, которая пышно расцветала в коммуналках, сатирики предвоенных лет Илья Ильф и Евгений Петров писали, что „социализм не приспособлен для адюльтера”. Но, как видно из предыдущего рассказа, социализм мало приспособлен и для законной супружеской любви. Какие уж там ласки на полу, у порога, за которым ходят посторонние люди.

В 1927 году Илья Ильф и Евгений Петров написали не лишенную яркости сатирическую книгу „Двенадцать стульев”, а еще через три года в свет вышел их роман „Золотой теленок”. В обоих произведениях коммуналки описаны довольно точно. Но, верные заказу властей, писатели осмеяли не дикую идею, по которой совершенно чужие люди вынуждены жить в общей квартире, а самих жильцов и те ужасные нравы, что неизбежно возникали между ними из-за тесноты и неудобства.

Вот картина, которая представилась двум героям романа в таком до отказа перенаселенном доме:

„Большая комната мезонина была разрезана фанерными перегородками на длинные ломти, в два аршина шириной каждый. Комнаты были похожи на пеналы, с тем только отличием, что кроме карандашей и ручек здесь были люди и примусы.