Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Столкнуться по поводу своей личной жизни с милицией пришлось и тому инженеру-одесситу, чье интервью мы привели выше. В средине 70-х годов он разошелся с женой и до выезда из СССР несколько лет жил один. По доносу соседей его дважды вызывал к себе участковый милиционер. „К тебе ходят женщины, — грозно начинал страж закона. — Почему ты занимаешься развратом?” „Я не занимаюсь развратом, — оборонялся инженер, — ко мне ходит одна женщина. Это моя подруга”. Но ведь ты с ней не расписан, на каком же основании она к тебе ходит?” — не унимался милиционер. „Мы любим друг друга”. „Если любишь — женись, — резюмировал милиционер, — а бардак тут устраивать мы тебе не позволим”. Была в этих диалогах, происходивших в 1975 году, еще одна деталь, отражающая темноту и элементарную безграмотность массовой советской публики. Милиционер говорил: „Вот ты водишь к себе женщину, а в квартире одна уборная и одна ванная, а вдруг она больная и заразит соседей?!”

О подобных собеседованиях в милиции и домоуправлении я слышал также от бывших жителей Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова. Обвиняемым оставалось только обороняться и лепетать, что „больше этого не повторится”. Малейшая попытка защитить свою независимость могла закончиться для них плачевно.

Однако наиболее тягостные переживания ожидают обитателей коммунальных квартир даже не в милиции, а у себя дома в собственной комнате. Мне было за 30, когда я полюбила одного человека, — рассказывает москвичка Евгения Г. — Предыдущая моя личная жизнь складывалась неудачно, и я надеялась, что, наконец, настал мой счастливый час. Я жила с матерью в одной комнате, мой друг тоже жил в единственной комнатке своих родителей. Моя мать не позволяла привести его к нам, поскольку он был русским, а мы — евреи. Родители моего друга тоже были против нашего брака. Пять лет мы встречались на лестницах. Наконец, его семья сжалилась над нами и разрешила мне оставаться в их комнате на ночь. Я обрадовалась: наконец-то у нас будут человеческие условия жизни. Но начались страдания другого толка. Нам стелили на полу. От кровати родителей наше ложе отделял только обеденный стол. Мысль о том, что его мать слышит каждый шорох, убивала меня. Я лежала окаменевшая, боясь пробуждения чувства. Выручало нас только одно. Рядом с домом (это был небольшой деревянный домик) проходила линия трамвая. Трамвай в этом месте поворачивал за угол и вагоны на повороте скрежетали и визжали немилосердно. Возможно, другие жильцы проклинали трамвай, но мы с моим другом его благословляли. Те считанные секунды, пока вагоны громыхали под окнами, принадлежали нам и только нам… А потом снова — тишина, окаменелость, страх…”

Другая российская пара в подобной же ситуации разрешала проблему более радикально. „Нас выручали радиопередачи, — признается уроженец Курска, 42-летний библиотекарь Б. В. — В квартирах некоторых простых людей в СССР радио не выключается круглые сутки. Люди попросту не замечают его. Мы с женой, расписавшись и не имея собственного жилья, сняли комнату, вернее угол комнаты, как раз в таком доме, где радио пело и орало с 6 утра до 12 ночи. Хозяева спали в двух шагах от нас. Мы нарочно усиливали звук радио в ночные часы. В это время нередко радио передает оперы. Оперные сопрано и теноры, поющие о любви, помогали нам оградить нашу собственную любовь от назойливого внимания посторонних”.

То, что молодые пары так старательно укрывают свою личную жизнь от взора и слуха окружающих объясняется не только естественной стеснительностью юных супругов. В Советской России всегда существует реальная опасность вторжения третьего в интимный мир двоих. Такое вторжение частично основано на зависимости, в которой молодые оказываются от своих родителей или тех, кто сдает им комнату. Но в значительно большей степени право на вторжение старшее поколение черпает из российской исторической традиции, восходящей к книге XVI столетия „Домострой”. „Домострой” утверждает право главы дома не только указывать, как надлежит жить членам семьи, но и наказывать их в случае непослушания, не взирая на возраст. Идеи. Домостроя” не умерли кое-где до сих пор, и молодые пары чувствуют на себе влияние домостроевских принципов.

Доктор И. Ю. из Симферополя (Крым) рассказал об одном из своих пациентов. Молодой человек, недавно окончивший инженерный факультет, пришел к медику с жалобой на половую импотенцию. Инженер был женат, женился по любви, имел годовалого ребенка и жил в комнате тещи. Однажды ночью, когда они с женой, понадеявшись на то, что мать уснула, дали волю своим чувствам, с соседней кровати раздался строгий голос: „Вы там не слишком скрипите. Я за вторым ребенком ухаживать не стану. Хватит с меня одного”. Этих трех фраз оказалось достаточно, чтобы пациент доктора И. Ю. полностью потерял свои мужские достоинства. „Во всем остальном этот парень был абсолютно здоров, — говорит врач. — Я предложил ему курс психотерапии, но главным условием выздоровления поставил его переезд из квартиры тещи”. „Легко сказать — переезжай, — отозвался молодой инженер. — А куда? На заводе квартиру мне дадут не раньше, как через пять лет, а снять комнату у частника — зарплаты не хватит”.