Шурд Кёйпер - Бред какой-то! [litres]

Где ваш старикан? / Где Ян? / Он знает наш план. / Брать с собой ничего не надо, / ни бритвы, ни чемодана. / Чего время тянуть – / ПОРА В ПУТЬ!»

Дедушка Давид сидел, обложенный подушками, а мы с дедушкой Касатиком сидели у его постели, по обе стороны, и тут в палату вошли врачи. Врач, еще врач и медсестра. Дедушке Давиду пришлось в последний раз сдавать экзамен.

– Ну как, вы не передумали? Может быть, у вас в ближайшее время родится внук или правнук, с которым вы хотели бы познакомиться? Разве вам не интересно узнать, кто в этом году выиграет чемпионат по футболу?

Дедушка Давид ответил:

– Доктор, я повидал все, что хотел повидать, испытал все, что хотел испытать, с меня довольно.

Это был правильный ответ.

Один из врачей взял шприц. Касатик в волнении схватился за сердце, из очков рекой хлынули слезы. Я подумала: господи, да я же так с дедушкой и не поговорила, уже целых две недели ни слова. Он умирает, а я молчу, мы не попрощались, я не сказала, как хорошо мне с ним было, как я его любила… люблю. Но ведь, пришло мне в голову, дедушка Давид говорит намного лучше меня! Это ведь он кладезь историй, загадок, анекдотов. Это он должен что-то сказать! Он ведь тоже меня любит? Но он молчал. Доктор воткнул иглу в капельницу. И тут дедушка Давид все-таки заговорил. Он сказал:

– Пожалуй, тебе лучше уйти, Салли Мо.

– Пожалуй, это тебе лучше уйти, дедушка Давид, – ответила я.

Видели бы вы их лица – врачей, медсестры, Касатика. Они таращились на меня в полном шоке. Они не знали, что у нас с дедушкой такой способ говорить друг другу приятное. Мы всегда так делали: то с улыбкой, то без пощады, словно бросая комья земли рядом с поплавком человека, который пытается спокойно порыбачить.

Мы улыбнулись друг другу, дедушка Давид и я, и его улыбка, клянусь, была единственной правильной улыбкой в истории человечества. В ту же секунду врач впрыснул в капельницу содержимое шприца. Дедушка Давид сказал: «Пора в путь». Это он хорошо придумал. Он уснул с той самой улыбкой на устах. Врач вколол в капельницу еще один шприц.

В тот день я отправилась к дедушке домой – ключ лежал под дверным ковриком. Там я убила взглядом кота, и меня отвели к доктору Блуму. Тот заявил, что дедушка Давид был единственной нитью, связывавшей меня с миром, и эту нить перерезали. Поэтому я должна выйти в мир.

Доктор Блум открыл окно:

– Послушай, как поют дрозды.

Мы прислушались, но ничего не услышали.

– Вот вечно так, – вздохнул доктор Блум. – Если их поджидать, они не появятся. Что твой Христос.

И закрыл окно. С улицы доносились только крики чаек.

– Ненавижу чаек, – признался доктор Блум. – И с каждым днем их все больше, гнездятся на крышах соседних домов и орут целыми днями: «А-а-а-а-ай! А-а-а-ай!» Недавно, чтобы их прогнать, я запалил в саду весь фейерверк, остававшийся после Нового года, но и это не помогло. Тебе они тоже кричат «А-а-а-а-ай! А-а-а-а-ай!», Салли Мо?

– Нет.

– А мне кричат, потому что я врач.

Доктор Блум отвернулся…

А вот наконец и он, Дилан, любовь моя! Возрадуйтесь, ангелы! Он пришел пораньше, ему явно не терпится! Нет, он плачет…

22:27

Бейтел, малыш.

22:39

Бейтел ТВОЮ МАТЬ

17 июля, пятница, 15:39

Медвежонок и сова сидели у входа в лесную хижину.

– Пойдем покатаемся на аттракционах, – предложила сова.

– Без Бейтела мы не можем.

– Если мы будем о нем думать, он всегда будет с нами.

– Какие аттракционы без Бейтела?

– Давай танцевать в лунном свете и думать о Бейтеле?

– Какая луна без Бейтела?

– И что нам теперь, всю ночь сидеть в темноте и плакать?

– Мы больше не можем плакать, – сказал медвежонок, – потому что без Бейтела мы не существуем.

Они взглянули на слезы, которые, как падающие звезды, пролетали по небу. Но неба больше не было. Остались одни только слезы.

4:27

Я с Филом. У него дома. Он говорит, мне надо об этом написать:

– Ты должна об этом написать, Салли Мо. Ты же ищешь правду? Это – правда.

Я не могу.

4:34

Бейтел умер.

21 июля, вторник, 23:24

Завтра утром мы похороним Бакса. А послезавтра вернемся на остров – мы с мамой – забрать палатки. И Дилан со своей мамой вернется. И Бейтел, и малыш Бейтел, конечно, тоже. Он теперь ни на шаг от меня не отходит. Его мама сидит дома в надежде, что Донни в один прекрасный день вставит ключ в дверной замок. Что ж, ждать ей придется долго, потому что Донни лежит в бункере, мертвый. Но об этом знаем только мы с Диланом. А если молчать вдвоем, выходит еще тише, чем в одиночку. Я сижу за письменным столом у себя в комнате. У меня целая ночь, чтобы все записать, и именно этим я и займусь. Пока не изложу абсолютно все. На похоронах никто не обязан выглядеть бодро. Я купила новые тетради, но писать в доме дедушки Давида не смогла. Кажется, там все еще бродит тот кот, в том или ином воплощении, и это воплощение может заглядывать мне через плечо.