Шурд Кёйпер - Бред какой-то! [litres]

Вот тут-то я это и сделала.

Почему?

Тысяча причин.

И все реальные.

Потому-то я это и сделала.

Я уже совершенно не нервничала. Быть или не быть. Я сняла с себя всю-всю одежду, встала во весь рост, раскинув руки, и громко крикнула:

– Эй, вы!

Я сняла даже очки. Так что ни хрена не видела, зато услышала, как стало тихо. Изумительно тихо. Никто больше не кричал, никто не плакал, никто не дрался. Все только смотрели. Как я уже писала: я была видима. Полностью. Совершенно. С головы до пят. Голая. Как кролик, с которого сняли шкуру. Девочка, которая хочет все уладить. Это было ужасно и прекрасно разом.

Произойти могло что угодно. Донни мог меня избить, мог изнасиловать или пристрелить к чертовой матери. Но на деле произошло следующее: Бакс и Никель поднесли свечки как можно ближе к моему торсу и принялись громко хохотать.

– Первобытный лес! – закричал один. Он смотрел на мои лобковые волосы.

– И в нем живут динозавры! – закричал другой.

– И бронтозавры!

– И стегозавры!

– Где стегозавры?

Братья едва не тыкались в меня своими носами.

– Куда-то вдруг убежали!

– Куда?

– А-а, я понял, это трах-трах-завры!

Когда-то я прочитала такую фразу: «Каждая женщина хотя бы раз в жизни бывает дивно красивой. И, как правило, в нужный момент». Тогда, прочитав это, я не поверила, но теперь, когда я стояла, обнаженная, в центре мира, у всех на виду, я знала, что это правда. Это был мой миг.

Я сделала шаг к Дилану и спросила обеспокоенно:

– Ты как?

– Нормально, – сказал Дилан, – а ты?

Он встал, взял спальный мешок, набросил мне на плечи.

– Ты обалденная, – прошептал он.

И надел мне на нос очки. Я хотела спросить, что именно он считает обалденным: то, что я сделала, или то, как я выгляжу? Однако тогда ему пришлось бы отвечать, а при каждом слове у него изо рта вытекала струйка крови – чего мне совсем не хотелось видеть. Дилан же ничего не замечал. Его правый глаз начал жутко опухать и заплывать, а он стоял передо мной и улыбался во весь рот. У одного человека в детстве два дня был прыщик на подбородке, и от этого до самой смерти осталась психологическая травма. А другого три раза расстреливали и четыре раза душили, но он танцует по жизни как миленький. У меня самой не было детства. И всем того же желаю – в смысле, это мне кажется лучшим для всех.

Так, не отвлекаюсь. Продолжаю рассказ.

Дилан весь сиял от гордости. От гордости за меня. Знаю точно. В бункере многое изменилось. Бейтел смотрел на меня так, словно погружался в теплую ванну, и прижимал медведя к сердцу. Донни тоже разглядывал меня совсем другими глазами. Джеки забралась в угол и сидела там с ружьем, направленным на Донни. И вдруг в помещение хлынул дневной свет.

– Бежим! – крикнул первый близнец.

– Свобода! – завопил второй.

Они как две змейки скользнули через дверцу наружу и покатились с дюны вниз.

– Не дайте им уйти! – заорал Донни.

Он вскочил и бросился к выходу. Джеки выстрелила.

– Черт побери! – взвыл Донни и схватился за нос.

Между пальцами его руки потекла кровь. Он сел и принялся слизывать ее с ладони. Хотя рана была совсем маленькая, кровь текла рекой.

– Ух, блин, напиться хочется, – сказал он. – Бейтел, езжай в деревню, купи мне бутылку джина и два тоника. И сигарет.

– Ты мне разрешаешь? – воскликнул Бейтел. – Ты мне правда разрешаешь?

– Я тебе велю, – сказал Донни.

– Тебя никто не может заставить, совершенно никто, – вмешался Дилан. – Лучше никуда не езди.

– Почему? – отозвался Бейтел. – Я могу съездить в деревню, я же умею ездить на мопеде.

Он слез с седла и потащил мопед по песку к выходу. Казалось, эта махина в дверь не пролезет. Но ведь как-то его сюда закатили. Собака сидела выпрямившись на багажнике. Ей пришлось наклонить голову.

– Подожди, Бейтел, – сказал Дилан, – пока Донни меня лупцевал, я кое-что придумал.

Бейтел остановился.

– В тот момент я подумал, – продолжал Дилан, – а что, если притвориться, что мы похитили Джеки с братьями. Мы попросим Фила, с которым дружит Салли Мо, а как выяснилось, и Донни, – так вот, мы попросим Фила написать у себя в газете, что он получил письмо от похитителей, которые требуют выкупа.

Все молчали.

– А теперь спросите у меня, сколько мы запросим, – предложил Дилан, – потому что в этом вся соль.

– Сколько? – спросила я.

– Сто тысяч евро, обещанные за наводку, – это просто семечки, – сказал Дилан, – а мы затребуем миллион. Эти деньги отец Джеки украл у простых людей, и пускай-ка он их отдаст. Обратно людям. Потому что если мы эти деньги получим, то позаботимся о том, чтобы их поделили честно между теми, кого обманул отец Джеки. Что скажете?