Шурд Кёйпер - Бред какой-то! [litres]

Все религии требуют от верующих только отдавать. И если люди послушно этому следуют, то в раю смогут взять что угодно. В раю «все включено». Так что это очень эгоистично: ты делаешь добро только ради себя, чтобы потом получить награду.

Я непохожа на остальных, у меня все наоборот. До сих пор я только брала: читала, читала, слушала и снова читала. Теперь мне пора давать. Пора жить. Потому что, если я сейчас умру, прямо здесь, в этой палатке, можно считать, что меня и не было. Для чего мы живем? Чтобы сделать мир лучше. Если, когда я умру, в мире по-прежнему будет твориться бардак, значит, я потерпела неудачу. Дети рождаются во все времена, один за другим. Пусть для них мир будет лучше, чем для меня. Чем сейчас. Вот еще один хороший слоган: со мной все в порядке, а как остальные? Для того мы и существуем на свете. Такие вот мысли приходят в голову, когда лежишь одна в палатке и не можешь читать. Начинаешь думать о смысле разных вещей.

Дедушка Давид говорил:

– Я знаю, что меня еще немного любят, Салли Мо.

– Наоборот, очень-очень любят, – отвечала я.

– Но дело не в этом, – возражал он. – Во мне больше не нуждаются, вот что меня ранит.

Потому-то в конце жизни он и сидел в старом кресле, раскладывал пасьянс, попивал йеневер и почем зря крыл всех подряд. Когда он умер, его тело еще работало, и голова тоже. Но навидался он, по его словам, достаточно. Особенно извещений о смерти друзей.

– Наша жизнь так коротка, – уверял он. – Ее хватает только на то, чтобы услышать начало анекдота. А до его конца уже не дотянуть. Вот почему люди так мало смеются.

Мы-то с ним смеялись, в отличие от всех людей, и дедушка Давид наливал себе еще рюмочку. Очень было душевно. Он загадывал мне загадки – их он знал сотни. Рассказывал анекдоты на огромной скорости, чтобы я успела услышать конец до того, как мы окочуримся прямо в креслах. Советовал мне, что читать.

– Об этой я слышал много хорошего, – говорил он, – так что, если ты ее прочитаешь, мне уже не надо будет. Расскажешь, о чем она.

Я была рада хоть чем-то ему помочь, но позже поняла, что дедушка-то все эти книги давным-давно прочел. Он просто хотел, чтобы я тоже их прочла. Опять он отдавал, вместо того чтобы брать.

Мы сидели у окна, глядели в его заросший сад, и я думала: на то, чтобы повзрослеть, уходит восемнадцать лет. Так, может, столько же времени требуется на то, чтобы умереть? Поначалу ты этого не замечаешь, как дети не замечают своего детства. Но когда это до них доходит, они теряют терпение, и больше всего на свете им хочется повзрослеть. Может, в какой-то момент ты вдруг замечаешь, что многое тебе уже неинтересно и не по силам, что тебе все надоело и больше всего на свете тебе хочется умереть. И на это тоже уходит восемнадцать лет. И для тебя это тоже слишком долго. По-моему, дедушка Давид потерял терпение. Он вполне мог бы пожить еще. Я не сержусь на него за то, что он выбрал эвтаназию. Но лучше мне было при ней не присутствовать.

Хватит!

Скорей бы настало завтра. Салли Мо в президенты!

15 июля, среда, 8:17

Сегодня ночью я подумала: не мешало бы заснуть. Но для этого нужна музыка. По крайней мере, мне. И это должна быть самая красивая музыка за всю историю человечества. В голове у меня звучало все, что я когда-либо слышала, и вдруг я поняла: музыка, о которой я мечтаю, пока не написана. Ее пока не существует. А может, ее никогда и не напишут, ту музыку, которую я больше всего хочу услышать. И тогда лучше не слушать ничего, потому что на меньшее соглашаться не хочется. И тогда воцаряется тишина. Это и есть одиночество.

Я снова принялась размышлять о волнах. Возможно, мы вечны. А то, что мы называем своей жизнью, – всего лишь кусочек этой вечности. И то, что было до и будет после, само по себе очень даже неплохо. Возможно, оттуда и приходит музыка. Возможно, смысл этого кусочка вечности, который мы называем жизнью, в том и состоит, чтобы прожить его без Бога. То, что какое-то время человек должен оставаться один, со своей болью, с разлукой, с утратой, – это ритуал, инициация, которую он должен пройти. Потому что без всего этого ты еще не совсем человек. В таком случае совершенно неправильно подолгу сидеть молиться и взывать к Богу, прося о помощи, потому что не это от нас требуется.

Я рада, что ночь закончилась. Хотя все, кроме меня, еще спят. Разве что Бейтел может сейчас вдруг выйти из лесу. Я слышу первый «вж-ж-ж-ж-ж» – как будто из моего мобильника улетел имейл. Но нет, это кто-то расстегнул молнию на входе в палатку: занавес открывается, кукольное представление начинается.